Онлайн книга «Jackpot подкрался незаметно»
|
Бедейкер кивнул. Колбаско воровато гладил под столом руку переводчицы и взрывался каламбурами. Вахтерша Аня внесла из подсобки раскаленный самовар и стала обносить гостей чаем, ошпаривая и обливая танцующих. — А-а-а! — доносилось из коридора. — А-а-а! — Ольга Владимировна лишнее перетанцевала. Надо ее успокоить, доверительно сказал Алеко Никитич жене Свища. — Я ее отвезу домой! — обрадовался Аркан Гайский и выскочил в коридор. Через короткое время опять из коридора раздалось душераздирающее «а-а-а!», и в конференц-зал вбежал красный Гайский. — Кусается, стерва! — сказал он, рассматривая следы зубов Ольги Владимировны на своем левом предплечье. — Теодор, — обратился Алеко Никитич к Дамменлибену, — уложите ее в моем кабинете. Господин Бедейкер вдруг встал и попытался направиться к выходу. Бестиев подскочил к нему и, взяв под руку, повел в сторону туалета. — Его надо отправить в гостиницу, — сказала переводчица. — Он устал. — Я тоже так думаю, — зевнул Алеко Никитич, обращаясь к Индею Гордеевичу. — Берите Ригонду, проводим Чарльза, а потом мы с Глорией подбросим вас домой. Ведя господина Бедейкера из туалета, Бестиев снял с себя маленький медный крестик, купленный им за двадцать крон в Праге, и почти насильно надел его на шею дорогого гостя. — Мой презент! — говорил он. — Память! Чистое золото! Мы все христиане. Когда они вошли в конференц-зал, Бедейкер бросился к своему объемистому портфелю и вынул из него красивую довольно большую коробку. — Мой презент! — Бедейкер протянул Бестиеву коробку. — Магнитофон! Четыре скорости! — Мы все — христиане! — Ну, спасибо, — сиял Бестиев. — Надо же! Ну, спасибо! Я-то ему золотой крестик просто так подарил, а он… Надо же! — Бестиев такой же христианин, как я римский папа! — сказал Аркан Гайский на ухо Вовцу, но так, чтобы слышали все остальные. Предприимчивый Колбаско мгновенно снял с руки часы «Слава» и защелкнул их на правом запястье Бедейкера. — Мой презент! — Он поднял руку Бедейкера с подаренными часами так, как поднимает рефери на ринге руку победителя. — На двадцати семи камнях! Индей Гордеевич сбегал в свой кабинет и приволок большой бюст Горького. — Мой презент! — сказал он и поставил Алексея Максимовича к ногам Бедейкера. — Это редакционный бюст, — уточнил Алеко Никитич. — Наш презент! — поправился Индей Гордеевич, глядя на портфель австралийца. Свищ отцепил от жены брошь и приколол ее на лацкан господину Бедейкеру. — Наш презент! — поцеловал он гостя. — Супруженьке. «А, хрен с ним! — крикнул Ефим Дынин и преподнес господину Бедейкеру вынутую из кармана пиджака небольшую икону XVI века. — Молись, брат, да помни почвенников!» (Из анонимной записки на имя Н.Р.) Растроганный Бедейкер улыбался и кланялся, принимая эти проявления искренней дружбы и расположения, повторяя бесконечно: «Спасибо, спасибо», — но из своего портфеля больше ничего не доставал. — В таком случае поехали, — сказал Алеко Никитич переводчице. Бедейкер и переводчица сели в выделенную гостю «Волгу», а Алеко Никитич с Глорией — в «Волгу» редакционную. Минут через пять появился Индей Гордеевич. — Ригонда еще потанцует, — сказал он, усаживаясь. — Ее Бестиев проводит. Прошел приблизительно час. Бедейкера благополучно сопроводили до гостиницы и завезли домой Индея Гордеевича. — Ты отдыхай, — задумчиво сказал Алеко Никитич Глории, — а я заеду в редакцию, молодежь разгоню… Конференц-зал опустел. За столом ел и пил Вовец, полемизируя с разомлевшим Колбаско. — Мне твои подачки не нужны, — говорил Вовец. — Я прекрасно помню, что должен тебе шесть сорок. И я их к зиме тебе отдам. — Кому должен — прощаю! — отвечал Колбаско. — Унижения не терплю! — говорил Вовец. — К зиме все отдам до копейки! — Кому должен — прощаю! — отвечал Колбаско. — А за это могу и по роже! — говорил Вовец. — Кому должен — прощаю! — отвечал Колбаско. — Почему вы не идете домой? — спросил Алеко Никитич, сдирая со стены коллаж-монтаж Дамменлибена. — Мы отпустили Аню, — сказал Вовец, — и остались на ночное дежурство, чтобы ничего не случилось… — Ступайте домой! — почти приказал Алеко Никитич. — Несотрудникам запрещено находиться в помещении редакции в нерабочее время! Колбаско, пошатываясь, встал. — Я не могу идти домой, Алеко Никитич… Мне все там… напоминает об утраченном счастье… — Не распускайте нюни, Колбаско! Проявите такое же мужество в жизни, какое вы проявляете в поэзии. Позвоните Людмилке и не валяйте дурака… Давайте я наберу номер… Они прошли в незакрытый кабинет Индея Гордеевича. Когда в трубке послышался сонный женский голос, Алеко Никитич передал трубку Колбаско и шепнул: — С богом! — Людмилка! — сбивчиво заговорил Колбаско. — Это я… Это я, Людмилка!.. Я!.. Я сейчас приеду и заберу тебя!.. Людмилка?.. Это я!.. Я абсолютно трезв!.. Мы с Алеко Никитичем принимали Бедейкера из Фанберры… Спешу к тебе!.. Спе-шу!.. Колбаско положил трубку. — Ну? — нетерпеливо спросил Алеко Никитич. — Вы ее не знаете, — захныкал Колбаско. — Она гордая… Она ни за что не вернется… — Женщины любят силу, Колбаско. Оторвите ее от матери… — Прямо сейчас? — Да. Прямо сейчас. Поезжайте и оторвите. Алеко Никитич привел Колбаско в конференц-зал. Вовец ел и пил, получая несказанное удовольствие. — Не желаете? — предложил он Алеко Никитичу тоном хозяина. — Вовец, помогите Колбаско добраться до Людмилки, — сказал Алеко Никитич. — Унижаться? — спросил Вовец, явно не желая вылезать из-за стола. — Это их дело. Давайте, Вовец. Вовец нехотя встал. — Ну, что? Посошок? — тоскливо сказал он. — Никаких посошков! Марш домой! — Ах, так! — оскорбился Вовец. — Ноги моей больше не будет в этом доме! Позовете еще! Белого коня пришлете! А я вам вот покажу! — Позовем, позовем, — говорил Алеко Никитич, подталкивая обоих к выходу. — И коня белого пришлем… — А вот я вам покажу! — кричал Вовец. — А вы нам вот покажете, — соглашался Алеко Никитич. Решив объявить вахтерше Ане выговор в приказе за самовольную отлучку, он направился в подсобку посмотреть, выключены ли краны газовой плиты. Проходя мимо своего кабинета, он захотел удостовериться в том, что кабинет заперт, но дверь неожиданно поддалась, и, когда Алеко Никитич щелкнул выключателем, то увидел картину, поразившую его в самое сердце, заставившую разочароваться коренным образом в таких понятиях, как «дружба», «благодарность», «человеческое отношение», и предрешившую в конце концов его дальнейшую судьбу главного редактора журнала «Поле-полюшко». |