Онлайн книга «Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2»
|
Ответ. Как бы не так! Беспризорные беззаботно порхают, а взращенные в теплице заботы целый век горбатятся! ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЖ — Нет, дети не вправе и не смеют на меня обижаться, — резюмировал Маркофьев. — Пока они росли, я думал и помнил о них, но был занят слишком важными и ответственными делами. Государственного уровня, — со значением прибавлял он. — Так что я был не столько мужем их матерей, сколько государственным мужем. Он провел огромную изыскательскую работу (которую мы не удосужились выполнить ранее) и выяснил: его потомки обретаются практически во всех сферах и областях народного хозяйства… Перед нами вставала задача громадного политического и исторического значения: объединить разрозненные островки — в целиковый материк, сплотить разомкнутые звенья — в прочную цепь, влить малые притоки — в общее русло, создать могучую монолитную силу. МУЖСКАЯ ПОЛОВИНА МЛАДШЕНЬКИЙ Первый, к кому снарядил меня, реализуя свой грандиозный замысел Маркофьев, был его младшенький сынуля. Маркофьев звякнул ему по телефону и сказал: — Сыночка, ты не мог бы подарить папе несколько десятков или сотен тысяч долларов? Ответ, видимо, не слишком его окрылил. Он заорал: — Ничего не понимаешь! Урод! Это всем на пользу! Я создам такую империю, что Морган, Рокфеллер и Херст опупеют! Повесив трубку, он буркнул: — Думаешь, в банках работают только умные? Везде сплошь дураки! Что бы они все без меня делали?! Уж давно бы вылетели в трубу… Мой сынок весь в меня. Иди, он тебя ждет. Некоторое время я колебался. (Обычное мое состояние). Тем более, оказалось: посетить нужно тот самый банк, где канули в августовский кризис мои сбережения (а также сбережения отца и матери). Воспоминания, что и говорить, были не из приятных… Правда, банк сменил адрес и располагался теперь на центральной улице. — Он стал другим, только название осталось прежним, — убеждал меня Маркофьев. Это отчасти смягчало негативный настрой и примиряло с необходимостью переступать порог запомнившегося жуликоватостью и бесстыдством учреждения. Когда я приблизился к высоченному сияющему зеркальными стеклами зданию, у меня захватило дух. Отгрохать многоэтажный небоскреб, да еще после постигшего все денежные хранилища краха — на такое действительно нужны были мозги… На такое способны были лишь финансовые гении. Младшенький Маркофьев предстал передо мной точной копией Маркофьева-основателя рода (каким я увидел того на вступительных экзаменах в институте). Пухленький, складненький, с розовыми ноготочками и в костюме, закапанном не то кетчупом, не то мороженым. Дорога в его кабинет оказалась нелегкой, я прошел три заградительных кордона — на входе, возле лифта и непосредственно на этаже. В приемной перед дубовыми дверями его покоев меня обыскали с окончательной дотошностью, заставили дважды пройти через пищащий турникет, велели выложить из карманов ключи и мелочь, и лишь после этого распахнули массивные резные, с вкраплениями яшмы створки. В полумраке плавал сигарный дым, играла тихая музыка. По стенам темнели подлинники Сезанна и Матисса. Парнишка помахал мне рукой из кресла, которое очертаниями напоминало виденное мною в Версальском дворце. — Садись, располагайся, — сказал он. — Папашка предупреждал, что ты заглянешь. Какие проблемы? Чай, кофе, виски? — Виски, — от растерянности выпалил я. Попутное замечание. Насколько легче американцам и англичанам! Местоимение "ю" в их языке означает одновременно и "ты" и "вы". И не понять, какое обращение используешь. Вообще в самом по себе обращении на "ты" нет ничего предосудительного. Мы должны выступать против за простоту и против лишней церемонности и ханжества. Просто подобная форма этикета требует дополнения, произнесения фраз типа: "Помнишь, как мы вместе учились, выпивали, бардачили, воровали и т. д." — подберите по вкусу. Вывод. НЕ ХАНЖИТЕ! Он надавил на кнопку, вошла длинноногая секретарша и принесла на подносе стакан толстого хрусталя. — Узнаю папашкиных друзей, — сказал Младшенький. — С утра виски… Коктейли… Ипподром… — А вы работаете с восхода до заката? — стушевался я. — Наверно, я вас отвлекаю? Он улыбнулся обезоруживающе. (Как знакома мне была эта улыбка!) И, смущаясь, признался: — Я с утра предпочитаю шампанское. А уж потом — коктейли, скачки, девочки… После первой порции виски Младшенький уговорил меня отведать пива "Молодеческое", бутылки которого стояли темно-зеленой пирамидой на забавной подставке в виде паровозика с прицепом. Паровозик, по команде с пульта (ее давал Младшенький), подъезжал по игрушечной железной дороге и сгружал столько стеклянных, наполненных пенной влагой кегель, сколько требовалось. Младшенький и сам отхлебнул из горлышка. От смеси двух напитков у меня слегка закружилась голова. Но я достаточно связно изложил то, что велел передать Маркофьев, и вручил приготовленные заранее бумаги. Младшенький, не читая, пихнул их в нижний ящик стола и налил мне еще пива "Молодеческое" и виски в один стакан. — Потом разберемся, — сказал он. Чем опять напомнил мне друга. СЛЕЗЫ ВКЛАДЧИКОВ Дальнейшее я восстанавливал (или оно само всплывало потом) фрагментами. Обаятельный, кучерявый, как купидон, скромно тупящий долу глазки Маркофьев-младший все повторял: — Значит, будем работать вместе? И предлагал: — Вложи свои денежки в мой банк. А потом приведи еще несколько лохов и вернешь затраченное сторицей. Проценты буду отстегивать сумасшедшие… — В том-то и дело, — отвечал я. — У нас сейчас нет средств. — Не парь. А лучше заложи квартиру. Или найди лохов, которые сагитируют других лохов, — стоял на своем он. — Их, таких, которые ради призрачной прибыли готовы остаться без крыши над головой, — пруд-пруди… Пусть несут денежки. Мы потом сгорим. Обанкротимся. А вырученное поделим… — Но ведь это махинирование, — возмущался я. — Я такое уже переживал. Все переживали. Это пирамида. Последние ничего не получат. — Это честная игра. Последние действительно ничего не получат. Поэтому все должны стремиться стать первыми. Я затеваю, помимо всего прочего, гуманную акцию — заботы о людях, побуждаю их к тому, чтобы они спешили опередить других. Он повел меня анфиладами комнат к волнистым водопадам мраморных лестниц, Я шел, будто по Италии, меж красок Караваджо и линий Боттичелли. Будто по Афинам, восходя, меж мраморных скульптур, к храму Посейдона. Мы шагнули в зимний сад, где на пальмах сидели попугаи, а в озере плавал крокодил. — Близость к природе восстанавливает силы и равновесие в душе, — заметил Младшенький, вновь протягивая мне стакан с пивом. |