Онлайн книга «Плотские повести»
|
Эдуард Викторович выглянул в окно - и действительно: на широком дворе садились в машины, дружески приветствуя друг друга, сразу несколько молодых, длинноногих, дорого одетых девиц. - Ты тоже обычно выходишь в двенадцать? - Нет. Не хочется чувствовать себя содержанкой. - Никогда больше не произноси этого слова! Никогда. Ты не содержанка. Ты женщина, которую я люблю… - Конечно! Я женщина, которую ты любишь и содержишь… - Не надо так! Поверь, я очень хочу на тебе жениться. Но я не могу! - Я тебя никогда об этом не просила. - А почему ты не просишь? - Во-первых, потому что проситься замуж нелепо. Просятся собаки на двор… - А во-вторых? - А во-вторых, у тебя жена, дети. И я не собираюсь ломать твою жизнь. - Что же ты собираешься? - Собираюсь быть с тобой, пока нам хорошо вместе. - А если тебе станет со мной плохо? - Но ведь ты тоже уйдешь, когда тебе станет со мной плохо! - Мне никогда не станет с тобой плохо! Запомни это как следует! - Ну что ж, значит, я всегда буду твоей любовницей, а твоя жена будет твоей женой. - Да, моя жена всегда будет моей женой! Я поклялся. - Ты? Поклялся?! Это на тебя не похоже… - Ты просто плохо меня знаешь. - На чем же ты поклялся? На Библии или на контрольном пакете акций? «Фу, как нехорошо!» - возмутилась Дама. «Давай, Зольникова, дожимай!» - похвалила Оторва. - Остроумно! - после долгого молчания проговорил Эдуард Викторович. - Я поклялся здоровьем детей. - Зачем? - Я не могу тебе объяснить. Оля сделала для меня очень много. Она родила мне троих детей. А потом, после операции… - Она болела? - Да, очень сильно. После операции она сама предложила, чтобы я себе кого-нибудь нашел. - И ты нашел себе Ли? - Не сразу. Оля меня любит и хочет, чтобы я не испытывал никаких… проблем. - Ого! Значит, я не простая любовница… - В каком смысле? - Я разрешенная любовница. У тебя замечательная жена. Я восхищена! Это же настоящее агапэ! - Какое еще агапэ? - Греки называли так жертвенную любовь. - Откуда ты знаешь? - В училище нам читали античную литературу. Я запомнила. - Значит, с Ласкиным у тебя было агапэ? - Нет, иначе я бы его не бросила - жалким и распадающимся… Дети здоровы? - Что? Да, конечно… - Ну и слава Богу! Она знает обо мне? - Знает. Она видела тебя на сцене. - Значит, как в анекдоте? Наша - лучше всех… - Ли, зачем ты так? - Я не Ли. Меня зовут Лидия. Запомни! После этого объяснения Эдуард Викторович не показывался у нее две недели. И не звонил. Нинка, узнав от подруги про ссору, посерьезнела и сказала очень значительно: - А ведь ты его подсекла, кальмара этого! Теперь главное, чтобы не сорвался! Нинка постоянно ездила на рыбалку с Рустамом и вся была в древнем искусстве ужения. - Не хочу я за него замуж! - совершенно искренне воскликнула Лида. - Я его не люблю… - А любовь-то тут при чем? Он должен на тебе жениться… Ты женщина или надувная кукла? А женщин мужики видят в нас только в тот момент, когда надевают кольцо на палец! До этого мы для них всего лишь более или менее удачная комбинация первичных и вторичных половых признаков. Поняла, Зольникова? - Что я должна понять? - Рожай от него - вот что! Чем богаче мужик, тем больше у него должно быть детей. Для справедливости! - Ни за что! Благонамеренная Дама без устали твердила, что Лида не имеет права разрушать чужую семью и уводить мужа у жены и отца у троих детей. «Ты должна с ним расстаться!» - требовала она. Но Оторва тоже времени зря не теряла: «Зольникова, не будь дурой!» Эдуард Викторович появился через две недели и подарил Лиде старинное кольцо с изумрудом. И все пошло вроде бы по-старому. Но это только на первый взгляд. Дама убеждала, что нужно или уйти от него, или смириться с жизнью на обочине чужого семейного счастья. Она посоветовала Лиде вызубрить все домашние праздники любовника и даже заставляла покупать подарки его жене и детям к дням рождения и именинам. Тем временем Оторва вела строжайший учет каждой неловкости или небрежности Эдуарда Викторовича, будь то чересчур нежный разговор с женой по телефону в ее, Лидином, присутствии или два выходных дня, проведенных им в семье. (По молчаливому уговору суббота принадлежала любовнице, а воскресенье - супруге.) Оторва научила Лиду изображать в постели страстное исступление с последующим тихим отчаянием: вот, мол, ты сейчас уедешь к ней, а я, а я, а я… «Может, заплакать?» - советовалась Лида. «Ни в коем случае! - предостерегала Оторва. - Наоборот, надо встать с постели и сразу превратиться в чужую, в абсолютно чужую! Чтобы он смотрел на своего полпреда и спрашивал: «Парень, а может, это все нам с тобой приснилось?» «Да ну тебя!» «Не «да ну», а делай, что говорят!» «Как?» «А это уж ты сама придумай - как!» И она придумала: когда потом они ужинали, Лида заставляла себя вспоминать Севу Ласкина, еще здорового, нежного, неутомимого. «Молодец! - хвалила Оторва. - Мужик должен изредка догадываться о том, что женская память - братская могила его предшественников!» - Ли, о чем ты думаешь? - раздраженно спрашивал любовник. - Я? Да так… О разном, - доверчиво улыбалась она. - А все-таки? - Сказать? - Скажи! - Я хочу от тебя ребенка. Испугался? - Не возражаю. Это странное слово «не возражаю» он произнес со спокойной готовностью, лишь внимательно глянув на Лиду своими умными бесцветными глазами. Очевидно, Эдуард Викторович все заранее продумал и подготовился к такому повороту событий. Среди новых русских, надо сказать, организовалась своеобразная мода на многосемейственность, которая служила как бы дополнительным свидетельством их финансовой и мужской могучести. Где-нибудь на французской Ривьере можно было встретить, к примеру, отдыхающего от финансовых махинаций президента Н-ского банка, окруженного оравой разновозрастных ребятишек, произведенных на свет несколькими мамашами, обладающими всей полнотой супружеских кондиций, кроме, разумеется, отметки загса в паспорте. И случайному знакомому банкир за рюмкой раритетной малаги мог подробно и с удовольствием рассказывать о своем разветвленном чадолюбии, не скрывая живых подробностей: |