Онлайн книга «Самая настоящая любовь»
|
Не обязательно. Я ничего не буду С тобою делать. Просто посмотрю. ХЕЛЬГА. Дела… Ну смотри… (Начинает расстегивать кофточку.) Стремно как-то… Слушай, может ты все-таки кого-нибудь другую позовешь? МАКСИМ Не понимаю. Что тебя смущает? Ты раздевалась сотни раз. ХЕЛЬГА. Для дела! Для дела раздеваться – нормально, а просто так – дурой себя чувствуешь! Я же не у врача в кабинете! МАКСИМ Мне очень нужно. Я тебя прошу! ХЕЛЬГА. Хозяин-барин. Ладно… Отвернись, что ли, хотя бы! Раздевается. Возможно, это происходит за ширмой или еще каким-то укрытием. Максим подходит все ближе, ближе. Хельга закрывает глаза. МАКСИМ Я так и думал. Ты в одежде лучше Намного. (Осматривает снизу вверх.) Неприглядная картина. Вот прыщ, а вот ростки волос подбритых… Бугры коленных чашечек… Пятно Родимое – дурацкой формы, цветом Напоминает кожуру картошки… Бугры, и впадины, и складки, и морщины… Живот в каких-то пятнах. На груди — Отвратные соски. Они похожи На две засохшие, скукоженные вишни… ХЕЛЬГА. Все, кончили! (Одевается.) Надоел ты мне, понял? Да у меня грудь лучшая во всей Москве, мне это все говорили! Скукоженные! Сам ты скукоженный – на всю голову, понял? Ухожу – и денег не возвращаю! Ты мне еще и должен! И больше меня не вызывай! Я лучше трех пьяных ментов за раз обслужу, чем тебя, идиота! Только не вздумай в окно бросаться, пока я не ушла! Надо мне еще на твой труп смотреть! Одетая, садится в кресло. Молчит. МАКСИМ Ты замечательная. Дело не в тебе. Про Гулливера ты, надеюсь, помнишь? ХЕЛЬГА. Про лилипутов? МАКСИМ И про великанов. Он был с мизинец ростом. И, когда Его на руки брали, подносили К лицу, он видел то, что в микроскоп Увидеть можно: волоски с бревно, Пещеры пор, вулканы гнойных чирьев… ХЕЛЬГА. Хватит! МАКСИМ Так я как раз и не хочу, когда Мы с Милгой встретимся, увидеть это все И застрематься. И конец всему. Хочу привыкнуть, если ты поможешь, К тому, что недостатки есть у всех. В конце концов, я сам не идеален, Но притерпелся ведь. Хоть иногда, Ты знаешь, так себе бываю мерзок! Гляжу на эти странные отростки, (поднимает руки, рассматривает пальцы) На эти сочленения и сгибы, (рассматривает руки и ноги в целом, двигая ими) А если мысленно представлю, что внутри, Какая смесь кишок, сосудов, тканей — И хочется блевать – но не наружу, А внутрь, чтоб захлебнуться самому… Обращает внимание, что Хельга спит. Подходит, накрывает ее пледом. Она сворачивается калачиком. Затемнение. Хельга, уже в другом наряде, входит в квартиру Максима. У нее в руках пакет с продуктами. ХЕЛЬГА. Привет. Взял бы у дамы! МАКСИМ (берет пакет) Зачем? Мне ничего не надо. ХЕЛЬГА. Да просто прихватила. По пути. Ты опять стихами? (Переобувшись, т. е. сняв туфли на каблуках и сменив их на что-то более удобное, берет пакет из рук Максима, идет к холодильнику.) Ты ее напугаешь до смерти, если будешь стихами разговаривать! МАКСИМ Я пробую. Вчера почти весь день Тренировался. Как ты не поймешь? Ведь это больше, чем привычка, это — Как говорить на языке одном И вдруг сменить его… ХЕЛЬГА. Стоп! Ничего подобного! Ничего ты не меняешь, все тот же наш родной язык. Вот я говорю: на улице замечательная погода. Повтори. МАКСИМ На улице прекрасная погода. ХЕЛЬГА. Не прекрасная, а замечательная! Большая разница! Замечательная – это одно, а прекрасная – это совсем другое! МАКСИМ В чем разница? ХЕЛЬГА. Ну, как… Дело не только в погоде же. Когда я говорю: хорошая погода, это значит – дождя нет, сухо, тепло. И у меня все нормально. Когда замечательная, это значит – солнце светит, ветерок небольшой, а у меня отличное настроение. А прекрасная – это уже предел, это значит уже дома не усидеть, а настроение – на высшем градусе. Понял? Вот почему никогда не любила стихов – потому что вранье все. Хорошо – а в стихах отлично. Отлично – а в стихах прекрасно. Чтобы складно было. МАКСИМ Роняет лес багряный свой убор. ХЕЛЬГА. Читала, Пушкин. Ну, это исключение, по-другому не скажешь. Просто он так писал – как говорил. Его я еще могла читать – и то в детстве. Сказки. «У Лукоморья дуб зеленый». Так, дуб зеленый, не отвлекаемся. На улице замечательная погода. МАКСИМ. На улице замечательная погода. ХЕЛЬГА. А завтра погоду обещали еще лучше. МАКСИМ А завтра обещали еще лучше. ХЕЛЬГА. Куда погоду дел? МАКСИМ (с трудом). А завтра погоду обещали еще лучше. ХЕЛЬГА. Вот! Теперь сам. Я спрашиваю: поесть не хочешь чего-нибудь? А ты давай отвечай. Нормально, не стихами. МАКСИМ Нет, не хочу. ХЕЛЬГА (начавшая кивать). Обманываешь, это непонятно, стихами или нет! МАКСИМ Я просто говорю. ХЕЛЬГА. А, а! Опять! МАКСИМ. Хорошо. Я говорю просто. И речь моя легка. Как омертвевшая короста, слова слетают с языка. ХЕЛЬГА. Издеваешься? Ничего, помаленечку освоим. (Вдруг хохочет. Максим удивлен.) Да забыла! Забыла рассказать, всю дорогу помнила, а забыла! Мне же приснилось, что я – Милга Йогович! Засорил ты мне мозги совсем. Короче: будто я еду в грузовике. В кузове. Отец у меня был в механизированной части, машин полно, они всем офицерским составом на грузовике ездили за грибами, прямо в кузове – летом, весело. Я всегда туда просилась. Ну вот, снится, что я в кузове. Но я же Милга Йогович. И меня колбасит: почему в кузове, вы что? Где мой лимузин? И тут смотрю: Лукашенко. Ну, президент Белоруссии. Прямо как в жизни, вылитый. И говорит: мадам, выходите за меня замуж! А машину трясет, кочки, а он (подпрыгивает, изображая тряску): мадам! Выходите! За меня! Замуж! Я растерялась, смотрю, а рядом этот… Ну, господи… Да отлично я всегда помнила, как его зовут! Ну, представительный такой француз, актер… Чего-то типа Пердье, что ли… |