Онлайн книга «Зимняя вишня»
|
Светильникова достала из сумочки конверт, оглянулась на Пал Палыча, мгновение поколебалась — и решилась: — Пал Палыч, только вам!.. Меня вызывают в Москву. Пал Палыч взял протянутое письмо, молвил: «Ого!» при виде внушительного бланка, прочел — и вздохнул. — Когда я у них в театре летом была — не удержалась… подала документы, на конкурс… И вот… Смешно? — Она видела, что Пал Палыч расстроен, и старалась говорить проще, небрежнее, с бесшабашной улыбкой. — А вдруг — чем черт не шутит, была не была, а, Пал Палыч?.. Автобус остановился, двое актеров направились к выходу, и помреж, проснувшись, напоминал им о дневной репетиции. — А ему… сие ведомо? — спросил Пал Палыч. Светильникова покачала головой. — Не могла сказать… Но нам дальше нельзя так — между правдой и ложью… — Какой ложью, Оленька? — Я обещала, что — смирюсь. Неправда. Все время только и думаю: господи, неужели это — на всю жизнь, неужели теперь даже мечтать нельзя ни о чем?.. Значит, я не смирилась, нет — только затаилась до поры… Я знаю, вы меня осуждаете, Пал Палыч. — Отчего же… — грустно глядя на бритый затылок Гриши, промолвил Пал Палыч. — Москва для актеров — земля обетованная. — Только попытаться, Пал Палыч! — подхватила Светильникова. — Последний раз — и пан или пропал, окончательно, навсегда!.. Не молчите, Па-алыч, милый, ведь вы единственный здесь человек, который может сказать: да или нет! — Ольга Сергеевна, вам выходить, — шофер остановил автобус. — Скажите, Палыч, — говорила Ольга, собирая вещи, — как вы скажете — так я и решу!.. — Нет… такого права — увольте, не приму… — Ну скажите, как думаете, только — как на духу!.. — Как думаю… конечно, сказал бы: оставайтесь… Да ведь если вы останетесь — значит, и эта ваша неправда останется с вами? Поэтому решайте, как душа велит. А я свечку за вас поставлю Ардальону и Порфирию — они, говорят, заступники актеров… — Па-алыч!.. — протянула Ольга, благодарно коснулась его руки — и побежала к выходу. — Репетиция — в три, — строго заметил ей вслед Гриша. Автобус тронулся дальше, и Пал Палыч долго глядел на удаляющуюся за окном фигурку… Ольга открыла калитку палисадника, вошла во двор. На крыльце дома сидел Верещагин. — Что ты здесь делаешь? — удивилась Ольга. — Пришел спросить… — О чем?.. В такую рань?.. Верещагин поднял на нее глаза и посмотрел в лицо: — Что же все-таки было в этом письме? Светильникова поникла вся как-то разом, не ответила — и медленно опустилась на ступеньку крыльца рядом с Верещагиным. 4 На столике секретарши Знаменского лежала снятая телефонная трубка. Дверь кабинета на минуту приоткрылась, оттуда стал слышен голос, монотонно читающий, — и в приемную вышел заведующий труппой Ферапонтов, кого и ожидала лежащая трубка. — Ферапонтов слушает, — сказал он. — Да, десятого в клубе колхоза «Белые Ключи». Почему? А, замена. Ясненько, записываю… — Ну как? — кивнула на дверь секретарша. — Последнюю картину дочитывает, — Ферапонтов положил трубку. — А как — пьеса? — Хорошая, декораций мало, возить удобно. Прошу вас, вывесите на доске, что в Белых Ключах вместо вечернего — утренник, «Том Сойер». Все подписались? — взял Ферапонтов со стола тяжелую, золоченую, поздравительного назначения папку. — В адресе? Нет, Стрижов, кажется, и Репина… — Ясненько, — сказал Ферапонтов, взял с собой папку и снова исчез за дверью. В кабинете собралась вся труппа, оттого было тесно и душно. Актеры постарше и руководство сидели за столом; кому не хватило места, принесли стулья, молодежь по-свойски, в обнимку теснилась на музейных полках и подоконниках. Верещагин собирал странички рукописи. Светильникова глядела на Верещагина со странным выражением недоверчивого удивления. Молодые артисты значительно переглядывались друг с другом, и была та самая минута скованной тишины, которая наступает после того, как дочитана последняя строчка. — А верно, — спросил Лузанов с подоконника, — что в основе пьесы — биография нашего Павла Павловича? Все посмотрели на Пал Палыча, потом — на Верещагина. — В общем верно, — сказал тот. — Конечно, не в прямом значении биография, — пояснил Пал Палыч. В день читки он выглядел нарядным, как именинник, и выбрит был глаже обычного. — В конце концов, я, видите, жив и сижу тут! Это и моя судьба, и, если угодно, любого из нас… Да вот — хотя бы Лидии Анатольевны! — повернулся он к пожилой актрисе, задумчиво сидевшей напротив с мятым кружевным платочком в руке. Она кивнула. — Ах, как славно, как чудесно!., до мурашек хорошо!.. — актриса вытерла платочком глаза и спрятала его в рукав. — Потому что все — правда, потому что это — о нас, какие мы сеть, без прикрас и без насмешки, и так просто… А ведь жизнь и складывается из того, что кто-то пришел, кто-то ушел, полюбил, разлюбил… умер… Низкий поклон автору! — Она поклонилась Верещагину. — Мы ведь… не секрет! всю жизнь живем ожиданием своей роли, и чаще всего уходим, так и не сыграв ее… — Актриса снова потянулась за платочком, но махнула рукой, улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы. — Мне здесь нет роли, а все равно — жить хочется, и я так рада за Пал Палыча!.. — Да, брат, — тоже растрогался и высморкался седой широколицый актер. — Роль — просто объедение! Начнешь репетировать — буду приходить, сидеть в уголочке и… нет, не подсиживать! Завидовать! — Но ведь Пал Палыч уезжает? — вдруг подал голос Ферапонтов, и все удивленно повернулись к нему, и больше всех был поражен сам Пал Палыч. Он даже привстал: — То есть… кто уезжает? Куда? Знаменский покашлял и потянулся за папиросами. — Да нет… никто не уезжает, и вообще — при чем здесь это… — он бросил досадующий взгляд на Ферапонтова, однако тот был человеком нечутким, дотошным: — Простите, Роман Семеныч, вы сами говорили, что есть решение командировать Пал Палыча Горяева в Москву на чествование народного артиста Тверского в ноябре сего года, и вот — я уже оформляю поздравительный адрес, — продемонстрировал Ферапонтов папку. — Так это же на недельку! — протянул широколицый актер. — Ах Мишка, стервец, — качал он головой, рассматривая адрес. — Неужели ему уже семьдесят пять? Громкая дата! Верещагин вопросительно поглядывал на главного режиссера, но тот курил, глаз не поднимал и явно чувствовал себя неловко. — Вы меня не так поняли, Петр Савельич, — тихо сказал он. — Тем более, я хочу ясности, — не унимался Ферапонтов. — Занятость вы спросите с меня, начнутся репетиции, а неделька в Москве — это, смотришь, день приезда, день отъезда — весь месяц… |