Онлайн книга «Зимняя вишня»
|
— Ну какой у меня может быть товарищ? Конечно, будильник. Иди. — Он целует в щеки, в шею. — Ну уходи… Слышишь? Уходи, уходи, уходи… Он поднялся, вздохнул. Сейчас рукой тихонько и нежно погладит по щеке. Вот так. И — быстро уходить, пока я притихла. Исчез в передней, вернулся уже в плаще. — Пока? — Езжай осторожнее, не торопись. — Спи, малыш. До завтра! Дверь хлопнула. Раньше я от этого хлопка плакала. Уже год не плачу. Что же, действительно пора спать. Антошка уже давно спит у себя за плотно закрытой дверью. Заглянула к сынуле. Сопит. Нога — из-под одеяла, гуляет сама по себе. Заправила ее обратно — даже не почувствовал. Спит, как зверь бурундук. Погасить свет в прихожей — идиотский выключатель: надо за веревку семь раз дернуть, пока сработает. На восьмой — гаснет. Стою в ванной, где колготки развешаны — мои вперемежку с Антошкиными, смываю глаза, гляжу в зеркало на физиономию. Если честно, я отношусь к ней неплохо. Для без малого тридцати — еще вполне ничего. Могла бы, правда, быть немного повеселее… Зазвонил телефон. — Да. — Ольгунька! Ау! Валя, соседка этажом ниже. Очень веселенькая. В трубке музыка и голоса. — Ты одна? — Одна. — Тогда спускайся к нам. У нас такие люди! — Я сплю, Валюшка. — А ты просыпайся и приходи. Подожди… — Ольга? — это уже мужской голос, решительный баритон. — Ты что там дурака валяешь? — Сашка, настроения нет веселиться. — Настроение организуем. И вообще — состав объявлен, замены не принимаются. Подожди… — Ольгунчик! Ау, мой хороший! Ты спускаешься? — Валюшка, я уже вся умытая… — И очень тебе идет! Все ужасно жаждут тебя видеть. — Кто? — Исключительно замечательные люди, ты их не знаешь. Ну давай, просыпайся. Лариска уже спускается. — И тихо, прикрыв трубку: — Здесь для нее такой вариант… Между прочим, только что развелся. Ага? — Хорошо. Зайду на минуточку. — Ждем! Только успела снова глаза намазать и что-то натянуть на себя — звонок в дверь. Лариса, другая соседка, этажом выше. Принарядилась — в боевой форме, даже губы накрасила. В руках — сковородка. — Готова? Ванилин у тебя есть? Валюшка торт печет. Достаю ванилин, Лариска крутанулась перед зеркалом, оглядывая внешность. Как бы между делом. — Я лично тоже на полчасика. Завтра день сумасшедший, с утра — в банк, и Сережка расклеился. Спит и чихает, чертенок. В саду сквозняки. А что за люди, не знаешь? — Говорят, исключительно замечательные. Ну, пошли? Дергаю выключатель… Лифт, кнопка — на четвертый этаж. Дверь уже приоткрыта — ждут. Голоса, что-то пригорело на кухне. — Можно? — Приветик! В прихожую выбегает Валюшка. Вся раскрасневшаяся, деятельная, счастливая. Вот кто настоящий малыш, а не я. Мне по плечо. Она у нас с Лариской третий ребенок: Антошка, Сережка и — Валюшка. И в сад вместе ходят, только они — воспитанники, а Валюшка — воспитательница. Сдаем ей сковородку и ванилин. — Держи. Что за праздник? — Мы с игры. Сашка, правда, не играл, но игра была все равно — исключительная! Проходите. Я сейчас… Обстановка в Валюшкиной комнате спартанская: стол, стулья, тахта — и все. На столе, правда, вино, какие-то яркие заграничные пакетики, коробочки. Трое мужчин, двое незнакомых, третий — Сашка, Валюшкин хоккеист. — Значит, так, — представляет Сашка, — справа от нас, которая очень красивая, — девушка Оля. Слева, которая тоже очень красивая, — девушка Лариса. — Павловна, — уточняет Лариска, надменно кивнув мужчине, рядом с которым усадил ее Сашка, — очень подтянутому, в темном костюме и галстуке. — Герберт… Мартынович… — Гость из столицы! — объявляет Сашка торжественно, а и комнате появляется Валюшка с подносом, прямо-таки одуревшая от счастья, от любви, от своего торта: — У Герберта знаете кто отец? Герберт, скажи! — Ну… Это здесь ни при чем, — нахмурился подтянутый. — На скамью посажу, — тихо, головы не повернув, бросает Валюшке Сашка. — Мы сами тоже чего-то стоим, верно, Гера? Тоже достойно представляем нашу альма-матер. — Герберт весь мир объездил! — опять восторженно встревает Валюшка. — В каком ты, Герберт, сейчас городе в Швейцарии работаешь, я забыла? — Ну, если быть точным, то в настоящий момент не работаю. — Ничего, старче. — У Сашки в одной руке стакан, другой он хлопает гостя по плечу. — Сегодня здесь, завтра снова в Женеве — ваше дело такое! — Значит, Герберт Мартынович у нас дипломат? — сурово спрашивает Лариска. — А что же ты, Сашка? — Чего — я? — Почему ты не дипломат? Если вы в одной альме матери учились? Я-то хорошо знаю Лариску: ей обязательно надо с первой минуты самоутвердиться, особенно с незнакомыми мужчинами. — Потому что Сашенька ушел в большой спорт! — чуть не плача от Ларискиной тупости, кричит Валюшка. А Сашка тоскливо обращается к третьему: — Веня, объясни девушкам. Про третьего я еще не сказала: какой-то чудной, в свитере мешком, вид диковатый, неухоженный и даже вроде не очень мытый. Он снял очки, почесал переносицу. — Видите ли, девушки. В области высшего образования случается много неожиданностей. И жизнь порой поворачивается самым удивительным образом. Действительно, мы все трое учились вместе. В одной столовке в электротехническом трескали сосиски, рубали компот. Надеюсь, не забыл, Гера? А теперь он — москвич, представляет отечественную электронику за рубежом, Сашка с электронной скоростью гоняет по полю шайбу, а я на электронной технике подсчитываю общественное мнение об их деятельности. Сашка засмеялся, удовлетворенный, и представил: — Вениамин, научный человек. Вениамин надел очки, поклонился и прибавил: — Советский Союз… Сидим, попиваем вино, едим Валюшкин торт, заграничные сласти, звучит тихая музыка. Посиделки как посиделки, а настроение у меня неважное. Наверное, не нужно было идти, ничуть не развеселили исключительно замечательные люди, скорее наоборот. И этот Вениамин, Советский Союз, оказался такой болтун. И выпил-то рюмку, а все говорит, говорит: — …а ведь могла судьба распорядиться иначе, и я родился бы где-нибудь в Лимпопо, и не учились бы мы с тобой, Гера, в одном институте, не ходили бы на Сашкин хоккей, не ели бы этот торт в обществе милых девушек. Вот за это, понимаешь, я и люблю страну, где родился, живу и буду жить. И это не обреченность, а осознанная необходимость — иначе само понятие родины теряет смысл, верно, Сашка? |