Онлайн книга «Зимняя вишня»
|
— А завтла ты меня возьмешь? Я поднимаюсь из-за стола, иду с чашкой к мойке. — Иди собирайся, мы опаздываем. — А завтла ты меня возьмешь? Я не хочу на пятидневку! Хоть и не оборачиваюсь, делая вид, что занята мытьем посуды, чувствую, как захлопали у него все быстрее ресницы — вот-вот расплачется, но кричать начинаю первой: — А если и на пятидневку — что плохого? Вон Сережка Ларисин все время на пятидневке! Имею я тоже право отдохнуть? — Не имеешь! — Все. Заревел. Бросаю чашку, обнимаю его. — Антошечка, милый, так надо… С тобой Валя будет, и я буду каждый день приходить. — Не хочу на пятидневку! Чхи! — Не обезьянничай, нету тебя насморка! — Чхи!.. К-хе!.. Не хочу на пятидневку! Не хочу на пятидневку! Нет, это невозможно. Решила быть твердой — надо быть твердой до конца. — Это не ребенок, а наказание! В Сибирь его ссылают! Собирайся, не выводи мать из себя! — ору я таким страшным голосом, что самой становится страшно. Едем в нашем персональном экипаже, Лариске опять подвезло, и нам заодно. Обнимаю Антошку, а он не шелохнется под моей рукой. — Детсад! — объявляет наш Коля, как в настоящем автобусе, только не по радио. — Ну, мой милый, будь мужчиной, — целую я Антошку. — Все хорошо? Да? Валюшка, следи, чтобы ночью не раскрывался, у него манера ногу высовывать, а у вас сквозняки. — Не беспокойтесь, мамаша! — Валюшка выпрыгивает из автобуса и профессионально командует: — Дети! Взялись за руки! Пошли! Повели наших мальчишек… — Ну? — дорывается наконец до вопроса, который ее давно мучил, Лариска. — Так ты это серьезно? — А что? — Нашла — любовь… — Любви, Лариска, вообще нет, а он — единственный, кто об этом честно говорит. — Ну, мать, с тобой не соскучишься, — только и может вымолвить Лариска и молчит всю оставшуюся дорогу. Вечером, после работы, я привела квартиру в идеальный порядок, частично переставила мебель, создала уютное освещение, надела новое платье, туфли на каблуке и села ждать. Вот и звонок в дверь. Иди открывай, пути назад нету. На пороге стоит Вениамин, с маленьким чемоданчиком, почему-то в теплом пальто, хотя до морозов еще далеко. Основательно собрался, надолго. — Здравствуйте… Вид у Вениамина все-таки растерянный. Но я все успела продумать, и голова у меня работает четко, как часы. — Здравствуй. Раздевайся. Это все твои вещи? Он поставил чемоданчик аккуратно в угол прихожей. — В основном. Бумаги, книги, материалы к диссертации… — Проходи. Мы проходим в комнату. — Садись. — Где? — Где хочешь. Ты же дома. Он осторожно присел на краешек дивана. — Да, действительно. Трудно сразу, понимаете… У вас как-то по-новому. Перестановка. Я достаю из бара бутылку, ставлю рюмки. Наливаю: — За новоселье! Вениамин берет рюмку, смотрит на меня: — За вас, Оля. Вы удивительная! Глядит на меня, глядит — и не пьет. — Вениамин, может быть, вы считаете, что я зря позвонила? В таком случае… — Что вы? Просто я не думал, что так на самом деле бывает. Я, понимаете, Оля… — Вы хотели за меня выпить. — Да… — Выпил. — Это что такое? — Ликер. А что? — Вкусно, — расслабился, вроде полегчало. — Понимаете, Оля, обычно мы говорим миллион слов, и каждое исполнено смысла и значения — но они куда-то уходят, растворяются в суете… — Я все хорошо помню. Могу повторить. — Что вы! Я тоже помню. Поэтому я и приехал, не думая. Хотя мама и устроила мне скандал. — У тебя хорошая мама? — Мамы все хорошие. Плохих не бывает. Вот этого тебе не следовало бы сейчас говорить. Сразу вспомнилось сегодняшнее утро, Антошкины глаза… — Правда вкусный ликер, — меняю тему. — Еще выпьем? — Выпьем! — И давай — на «ты»! Надо ведь с чего-то начинать нашу жизнь. — Все это похоже на сон. — Он выпил рюмку. — Что, надо поцеловаться? — Непременно. Робко клюнул в щеку, сел, молчит, трет ладонями вытертые джинсы. — Знаете… Знаешь, врежем еще этого ликера! — Врежем. — Нет, я сам налью. Все-таки я мужчина! И скажу тост. Понимаешь, я дожил до тридцати шести годов и всегда был человеком, которому некуда спешить. Не спешил в работе, не спешил взрослеть, набираться ума, регалий, богатства — и все потому, что у меня не было главного: дома, в который мне хотелось бы спешить. И вот я обрел этот дом… — Кстати, — говорю я, вставая, — давай я тебе сразу покажу, что в этом доме где. Это, как ты понял, гостиная, она же спальня. Теперь иди сюда — тут Антошкина комната. Вот здесь, смотри, в стенном шкафу — эти полки я для тебя расчистила, можешь положить вещи. Ну, туалет, ванная. Там — кухня. Он покорно бродит за мной по квартире. Возле кухни потянул носом: — А чем так пахнет вкусно? — Едой. Ты голодный? — Я… вообще, не… — Сейчас будем ужинать. Извини, секунду. — Отправляю его в комнату, сама остаюсь на кухне. Оглядела еду — ничего. Нравится. И я себе нравлюсь пока; главное сейчас — посторонних мыслей не брать в голову. Ужинаем в комнате, парадным образом, с салфетками в салфетницах. Кофе с мороженым на десерт. — Ну как? — Изумительно. — Каждый день я тебе, конечно, такого ужина не обещаю. — Все равно — ты прекрасная хозяйка! Обычно женщины сейчас почему-то этого стыдятся, а почему? Женщина должна быть женщиной, и прекрасно, что ты это понимаешь, и это подарок судьбы, что я тебя встретил, именно такую. Настоящую русскую женщину, из тех, понимаешь, что и коня на скаку, и в избу, и в Сибирь за декабристами… — Я не хочу в Сибирь, Вениамин. Нам и здесь, надеюсь, будет неплохо. Подожди… я сейчас. Выпорхнула деловито в Антошкину комнату. Так было задумано. Сняла парадное платье, переоделась в уютный халат, талию затянула поясом… Он стоит у полки, уткнув нос в раскрытую книжку, очки на лбу. Оглянулся: — Какое красивое платье! Вечернее? |