Книга Раны чести, страница 37 – Энтони Ричес

— А если я не хочу ничего обсуждать? — посмотрел на него Юлий.

— Юлий, ты трепался об этом без умолку с того дня, как он тут появился. Давай, мужик, поговорим!

— Наши правила?

— Верно. Те же, что и в первый день нашей службы.

— Ладно, только потом не жалуйся. Он изменник. Враг человека, который правит миром, и империи, которой ты поклялся служить. И, несмотря на это, ты свернул с правильного пути и принял его.

Старший центурион равнодушно пожал плечами.

— Сомневаюсь насчет этих разговоров про изменника. Юлий, ты слышал те же рассказы, что и я, ты знаешь, как поступает новый император и кто дергает его за ниточки. Насколько я могу судить, вина нашего парня не доказана.

— Секст, это не твое дело. Если империя утверждает, что он изменник, значит, он изменник.

— А если бы на его месте был ты, старина? Если бы тебя несправедливо обвинили?

— Тогда я сбежал бы за тысячу миль, чтобы не повредить своим друзьям, и…

— И оказался бы в каком-нибудь месте вроде этого, приживалой у чужаков. Это не обсуждается, Юлий, я не сдам невинного человека.

— А если они явятся за ним? Если прибьют гвоздями тебя и префекта и казнят каждого десятого за укрывательство?

— До этого не дойдет. К тому же через несколько дней мы будем на войне. Возможно, через неделю мы все умрем, так что сейчас меня не слишком беспокоят маловероятные открытия империи. Дальше?

— Он сопляк. Он никогда не командовал настоящим отрядом больше палатки и затрясется от страха, едва завидит банду синеносых.

Фронтиний фыркнул:

— Чепуха. Он убивал на дороге в Тисовую Рощу, он сражался по пути сюда, он разобрался с этим недоумком Антенохом голыми руками, и, похоже, он достойно осадил тебя.

Юлий, продолжая идти, в ярости повернулся к нему:

— Это был Дубн!

Фронтиний поджал губы и покачал головой:

— Прости, но я слышал иначе. Мне говорили, что он встал перед тобой и предложил разобраться едва ли не прямо там.

— Я еще толком не проснулся и был не готов…

— Чепуха, мужик. Я знаю, ты всегда готов к бою, днем и ночью. Согласись, что-то во взгляде этого юноши заставляет отступить назад и готовиться к бою. И я не о владении мечом. За последние месяцы он чего-то лишился, какой-то части тщательно привитого самоконтроля, налета цивилизованности, которые его отец, наверное, взращивал все годы. Сейчас я вижу в нем опасного зверя, у которого есть все причины жаждать крови; прежние привычки отброшены, и только холодный разум держит его ярость в узде. Выйди мы вдвоем против него с мечом и щитом, и могу поставить все деньги, что он за минуту вскроет нас обоих от шеи до яиц.

Юлий раздраженно воздел руки к небу.

— Да, он опасен. Взбешен. Может обезуметь в любую минуту. Отправь его в бой, и он впадет в боевую ярость и потащит за собой всю центурию.

Старший центурион снова покачал головой:

— Нет, не впадет. Он образец самообладания. Вспомни Антеноха в то первое утро. Бросился с ножом, а чем все закончилось? Этот самый нож щекотал его собственное ухо. А ты видел на придурке хоть каплю крови? Я подошел через секунду и ничего не видел. Нет, центурион Корв будет железно держать себя в руках до той минуты, пока не решит отпустить. Но когда это случится, важно оказаться с правильной стороны его меча.

Он глубоко вздохнул; мужчины продолжали идти бок о бок.

— Ты не хуже меня знаешь: вы боретесь не за право пронести знамя вдоль Вала, направляясь на ежегодные игры. Ты ищешь возможности сразиться с каждым синеносым отсюда и до реки Тавы, который решит, что это знамя будет хорошо смотреться на стене его землянки. Каждой центурии нашей когорты нужен сильный командир, и Девятая здесь не исключение.

— Так отдай их Принцу. Они получат сильного командира.

— Ты знаешь, что я о нем думаю. На мой взгляд, ему можно доверять не больше, чем юному Корву. — Фронтиний глубоко вздохнул. — Вот что я скажу тебе. Мне уже наскучило размышлять на этот счет, и я собираюсь передать право решать…

— Кому?

— Тебе. Но… — Он поднял руку, призывая удивленного центуриона к молчанию. — Да, знаю, у тебя уже готов ответ, вот только я сомневаюсь, что кто-то из нас понимает суть центуриона Корва. Итак, ты примешь решение, но в конце дня, когда все будет позади.

— Мой ответ не изменится, в этом ты можешь не сомневаться, — удовлетворенно проворчал Юлий.

Фронтиний смотрел прямо перед собой.

— Вероятно, нет. Тебе кажется, что тебя предал старый друг, человек, вместе с которым ты много лет назад поступил на службу. Я позволил неопытному чужаку войти в тесный круг наших братьев, хотя это может обернуться катастрофой для всех нас. С другой стороны, дружище, яйца у Корва могут оказаться побольше, чем мы думаем. Так давай подождем и посмотрим, ладно?

Пятая шла быстро, люди пили воду на ходу, не останавливаясь, и к середине дня вышли на позицию, откуда хорошо просматривалось Седло. Юлий скомандовал остановку и отправил разведчика назад, убедиться, что Девятая не появится раньше, чем он распределит своих людей для засады. Через несколько минут солдат вернулся и доложил: дорога чиста до самого горизонта. К облегчению Пятой, на усталом лице командира появилась первая за весь день улыбка.

— Отлично! Четные палатки — на правую сторону холма, вместе с оптионом, и в укрытие. Нечетные — налево, со мной. И запомните, если кто высунется без моей команды, лишится месячного жалованья!

Центурия быстро разделилась на два отряда; люди покинули обзорную точку, сбежав вниз по склону, и начали карабкаться на холмы-близнецы. Снаряжение громко стучало и лязгало, солдаты увлеченно обсуждали предстоящее развлечение и планировали месть за реальные или воображаемые обиды, нанесенные доброму имени их центурии солдатами Девятой. Никто из них не вглядывался в зелень, покрывающую верхушки холмов, пока не услышал рев Дубна. Перед ними, среди венчающих правый холм деревьев, появились солдаты, еще минуту назад укрытые в густом подлеске.

Солдаты Пятой на секунду заколебались, разрываясь между полученным приказом и видом Седла, уже занятого противником. Этого промедления хватило, чтобы сверху на них обрушился поток оскорблений и угроз. Девятая первой достигла своей цели и явно собиралась защищать позицию. Юлий выступил вперед, обнажил меч и взмахнул им над головой, готовясь указать им на вершины холмов и начать настоящий бой, словно для него не было иного способа сохранить лицо. Меч еще опускался, когда Секст Фронтиний вышел из рядов и, вскинув руки, закричал:

— Стоять!

И, не обращая внимания на покрасневшего от гнева Юлия, старший центурион повернулся к холмам Седла и взревел:

— Девятая центурия, построиться для смотра здесь!

Солдаты Девятой вышли из-за деревьев и потекли вниз по склону холма. Фронтиний отступил на десяток шагов, бесцеремонно расталкивая людей, и снова указал на землю: