Книга Малахов курган, страница 75 – Сергей Григорьев

– Молчать! – крикнул в рупор с мостика командир. – Погреба рвут. Опасности нет. Не кричать! За вами команды не слышно!.. Эй, на шаланде! Подать на берег швартовы!

– Есть на берег швартовы!

Веню тряс озноб.

– Маменька, – робко, как маленький, сказал юнга Могученко-четвертый, – можно мне к Трифону в машину, погреться?

– Ступай, только недолго, смотри: пароход сей час причалит…

Веня пробрался к машинному трапу, скатился по крутой лесенке, скользнув по гладким поручням руками.

Трифон вытер замасленные руки. Братья обменялись крепким рукопожатием.

– Ну, брат, и дела! – сказал юнга Могученко-четвертый. – Слыхал, как грохало? Это мы пороховые погреба по диспозиции рвем. Насыпали от бухты до самого верху пороховые дорожки и зажгли…

– Что ж ты до времени оттуда ушел?

– Там рвать только охотники остались. Стрёму убили. Мы главное сделали, а уж поджечь – плевое дело!..

– И Стрёму? Ну дела! А у нас в бортах тридцать пробоин, – сказал машинный юнга Трифон Могученко. – Мы целый день по французу то правым, то левым бортом палили! Положили их под Килен-балкой ба-а-альшие тысячи! Ну и нам досталось. То «полный вперед», то «стоп», то «назад тихий».

Звякнул колокол, и из раструба над колесом, у которого стоял вахтенный помощник механика, раздался мрачный голос:

– Стоп!

– Есть стоп! – ответил вахтенный и повернул колесо.

Цилиндры машин перестали качаться, блестящие штоки поршней перестали нырять в цилиндры.

– Средний назад!

– Есть средний назад! Юнга! Масла в коренные подшипники!

– Есть масла в коренные подшипники! – ответил Трифон и схватил масленку.

«Владимир» причалил к мосткам на Северной стороне, близ Куриной балки. Народ быстро схлынул. Раненых снесли на пристань.

Наташа в смертельной усталости заплакала.

– Не пойду, маменька, убейте меня, не пойду… Я к нему вернусь!..

– Ай, девушка, брось ты свои причуды! Чем ты ему помочь можешь? Мертвого с погоста не ворочают! – уговаривала Анна дочь.

– Не могу, маменька милая! Кто ему глаза закроет? Кто ему последний поцелуй даст? Зароют в яму… И где – никто не скажет мне, горемычной…

Анна опустилась рядом с дочерью и, лаская, пыталась образумить:

– Дитя мое глупое, да куда мы с тобой там пойдем, где его найдем?… Да ведь там враги. Они над тобой надругаются.

«Владимир» дал отвальный гудок. К женщинам подошел матрос:

– Что же вы, красавицы, расселись? Сейчас опять на Корабельную сторону идем.

– А нам на ту сторону и надо! – сказала Анна.

– Али чего дома забыли?

– Бриллианты впопыхах оставили.

– Ну что же… Хотите кататься – катайтесь. Проезд бесплатный…

«Владимир» отвалил от пристани и пошел к Павловскому мыску, ведя на буксире пустую шаланду.

На стенке мыса гудел народ. Слышались крики: «Скорей, скорей давай!»

– Надо Веню пойти покликать, – сказала Анна. – Уж идти – так всем…

– Маменька, послушай, как у меня сердце колотится. – Наташа взяла руку матери и приложила ее крепко к своей груди.

Анна замерла, а потом приложила ухо к животу дочери и через минуту сказала:

– Глупенькая, это не сердце – у тебя во чреве дитя пробудилось!

Пароход вопросительно крикнул. На стенке у мыска мерно закачался фонарь в опущенной руке вахтенного, указывая пароходу место причала. «Владимир» поставил к стенке шаланду и стал к ней бортом. На шаланду и пароход хлынули люди…

– Ну что ж, девушка, пойдешь теперь мертвого искать? – с лаской спросила Анна.

Наташа подняла руку матери к губам и поцеловала в ладонь, кропя ее слезами.

– Нет, маменька! Такая, видно, моя судьба, – глубоким грудным голосом ответила матери Наташа.

«Владимир» забрал народ и пошел вторым рейсом на Северную сторону.

* * *

Когда по наплавному мосту через Северную бухту прошла перед рассветом последняя пехотная часть, инженер, распорядитель переправы, сказал командиру:

– Вы – последний. Вы – точка. Я развожу мост.

Но для каждого из уцелевших защитников Малахова кургана выход по спасительному мосту на Северную сторону не являлся концом.

Если усталый идешь по крымской горной тропе на Яйлу [352] , а вершина еще далеко, лучший способ отдохнуть – остановись, обернись назад, на пройденный путь, глубоко вздохни, и предстоящий подъем станет не страшен.

Так каждый защитник Севастополя в предрассветном сумраке останавливался в зловещей непривычной тишине и, обернувшись на дымные развалины города, обнажив голову, подставлял опаленное огнем боев лицо свежему дыханию бриза и говорил себе: «Нет, это не точка. Это не конец. Оборона Севастополя продолжается. Впереди еще подъем».