Онлайн книга «За плечами ХХ век»
|
Я тоже сбрасываю с плеч шинель, и мы идем на кухню, выволакиваем оттуда лестницу в коридор. Брат взбирается по лестнице – я придерживаю ее – и шурует на полатях. Поиски что-то затягиваются. – Ну ладно, кончай. Не найдешь. А может, его мама увезла. Только людям мешаем спать, возимся. Брат по плечи втиснулся на полати. – Коньки с ботинками не нужны? А таз для варенья? – Послушай, а как ребята с нашего двора? Кальвара и Кузьмичевы? Слышно что-нибудь о них? – Ты что, не знаешь? – Голос брата уходит в глубь полатей и глухо возвращается оттуда. – Кальвара погиб. А младший Кузьмичев в госпитале, ему ногу до колена ампутировали… Брат вдруг спустился вниз. – Зря это я тебе… Лицо его при тусклом освещении коридорной лампочки выглядит таким же серым, как его вигоневый свитер. Надо бы постирать его свитер, но уже не получится – некогда. Теперь уж когда вернусь, постираю. Вернусь. А Кальвары нет и никогда не будет. А маленький Кузьмичев – он на пятнадцать минут младше своего близнеца – на костылях стоит… Из кухни появляется жиличка. Не та, что с собакой, – другая. Стоит молча, руки у пояса стиснуты. Смотрит не то чтоб с осуждением, а с какой-то кислой мыслью на сморщенном лице, точно мы с братом ей задолжали. А он опять поднялся по лестнице. – Держи! И мне на руки шлепнулся старый, пыльный рюкзак. Из маленькой комнаты, где до войны жил сосед-бухгалтер универмага, вышла еще одна жиличка в роговых очках и жидком перманенте. – Такой шум, товарищи, – мучительно напрягаясь, изнуренно произносит она. – Мой муж… Я вынуждена всякий раз напоминать. Он работает над диссертацией… Прошу, товарищи. – И скрылась с извинениями. А та, первая жиличка, что появилась из кухни, закипает ей вслед: тем, кто в октябре из Москвы повыехал, а теперь обратно явился, и пяти метров не стоило бы давать.– А вы оставались? Не эвакуировались? Она глянула на меня, сморщенные щеки ее покрылись красными пятнами. – Еще бы! А вы как себе представляете?! – И ушла к себе, решительно двинув дверью. Я не очень разбираюсь в этой новой действительности, но если она не собиралась защищать Москву, не вижу доблести в том, что она оставалась. Я сказала об этом брату. – Не серьезничай. Это же мещанка! На этот раз я с ним заодно. Брат быстро покидал все вещи обратно на полати, отнес лестницу на кухню. Он доволен, что отыскал для меня рюкзак. Сел на наш кухонный стол. – Ну, чего еще надо? – Вроде все. Он провел рукой по голове, взъерошил свои волосы. Опять он похож на папу. – Слушай, Мориц, а что уж тебе так понадобилось именно в десант? – Так уж получилось само собой. Я тут ни при чем. – Ну ладно. А все-таки чего еще надо? – Ничего больше. Я села на табурет. Молча думаем об одном. Но не говорим. Что-то мешает. Мы вообще в эти дни стараемся не заговорить о папе. Может быть, из боязни что-то переступить, потерять надежду. – Ну, спать пора. С тех пор как у него кончился переходный возраст и он сам влюбился в одну девочку с косами, мы опять с ним дружим. Мещанка, сказал брат. Так-то так. Но грустно отчего-то. Все же война какие-то свои вешки незримо расставляет между людьми – метит, сводит, разводит. Не поймешь. Ну да ладно, после войны разберемся. Укладываемся. Брат на деревянной маминой кровати. Я на клеенчатом диване. Петр Степанович взбирается на пружинный матрац, положенный на обеденный стол. Задел головой оранжевый абажур, и вся люстра заходила под потолком. Уже свет погашен, а мне все кажется – я вижу, как покачивается абажур. Еще один день в Москве прожит. Уеду, что увезу с собой, о чем вспомню? Улицы, по которым хожено-перехожено, моего брата, старый оранжевый абажур – под ним столько раз мы сидели всей семьей… Может, это и есть сейчас моя Москва. 6 Управление воздушно-десантных войск находится этажом выше. Это молодое управление, оно только-только формируется. Мы, можно сказать, у самых его истоков находимся. Стулья сюда, в коридор, достались уже последнего разбора – венские, разномастные. На одном таком сидит Дама Катя. Я сажусь с ней рядом. Тоненькая, хрупкая шея ее торчит из просторного ворота гимнастерки. На лице застыл тревожный вопрос. Я знаю, что ее мучает. Куда же теперь, по какому адресу вышлют ей письмо, если ее родные отыщутся? Я отвожу глаза. Мы с ней в неравном положении. У меня дома брат. Если папа даст знать о себе… – Хорошо бы нам всем вместе попасть, – говорит Катя. Об этом теперь все наши помыслы. Ждем еще немного. Скоро начнут вызывать. Вызвали Старшину. Он вскочил, обдернул умело гимнастерку, складки согнал на спину под пояс и по-солдатски зашагал к двери. Пухлость с лица его спала еще за дорогу, и баки не так пышны и глупы, как прежде, – свалялись. Взгляд серьезный. Красит человека испытание. Ну, началось. Не сидится. Пристраиваюсь в ногу к проходящей мимо Ангелине. Хочется говорить о чем-нибудь отвлеченном: о Гае Юлии Цезаре, о войне римлян с галлами. Что там за дверью? О чем разговаривают? Вызвали Гиндина. Он пригнулся, быстро придавил окурок о подошву сапога и ушел, цокая каблуками, оставив на паркете у двери маленький чинарик. – Техник-интендант второго ранга… – Это несется вслед за появившимся в дверях Гиндиным. До сознания не сразу доходит, что ведь это – меня… Я поспешно обдергиваю гимнастерку, как это делал Старшина, и переступаю порог, успев еще пригладить руками волосы. В глубине комнаты два подполковника сидят за столом друг против друга и вполоборота к двери, то есть ко мне. Я представилась, как нас обучили в Ставрополе, сомкнув каблуки и вытянув по швам руки. – Товарищ техник-интендант второго ранга, вы спортсменка? Ободряющий утвердительный вопрос. – Я играла в волейбол. Наша женская школьная команда была чемпионом Краснопресненского района среди восьмых классов. А потом я отстала от волейбола, уж не помню сейчас почему. – Так, так. А на лыжах хорошо ходите? – Не так уж хорошо, но постараюсь… – Хорошо! Второй подполковник спросил: – А все ж таки как у вас с лыжами обстоит? Сколько километров можете пройти? Лихорадочно соображаю, сколько же? Пять? Скажут мало. Тридцать? Не поверят. – Пройдет! – сказал поощрительно первый подполковник и улыбнулся мне. – Сколько понадобится, столько и пройдет! |