Книга Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны, страница 81 – Леонид Млечин

28 июля президент Герберт Гувер вызвал войска. Ими командовал знаменитый генерал Дуглас Макартур и его адъютант майор Дуайт Эйзенхауэр, которого тоже ждало блестящее будущее. Они без колебаний пустили в ход танки, кавалерию, пулеметы. Лагерь сожгли. Вооруженные силы не использовались против гражданского населения со времен Гражданской войны.

Компартия США оставалась организационно слабой — всего несколько тысяч членов, которые клялись в верности Сталину и советской власти. Но среди сочувствующих коммунистическим идеям было немало левых интеллектуалов и радикалов, презиравших американскую политическую систему.

ФБР сопротивлялось признанию Советской России. Не хотело, чтобы в Вашингтоне появились советское посольство и дипломаты: где дипломаты, там и шпионы. Признание затормозили на десятилетие. Аргумент был простой: зачем признавать режим, который так откровенно желает уничтожить Соединенные Штаты?

В 1933 году американским президентом стал Франклин Делано Рузвельт. Уже из его предвыборных речей следовало, что он намерен признать режим в Москве. Советский Союз — изолированный и самоизолировавшийся от внешнего мира — в двадцатых и начале тридцатых годов не играл сколько-нибудь значительной роли в глобальной политике. Но Рузвельт почувствовал, сколь опасен приход Гитлера к власти. Для противостояния немецкому фашизму требовались все союзники, которых только можно было найти.

Но Государственный департамент не спешил вступать в переговоры с Москвой. У американцев были свои заботы. Они боялись японцев, которые уже захватили Китай и намеревались еще больше расширить свою империю. Американские дипломаты опасались, что сближение с Советской Россией «разозлит бешеную собаку, сорвавшуюся с цепи на Дальнем Востоке» — так говорили тогда о Японии.

Правда, в Вашингтоне нашлось и немалое число сторонников признания — среди тех, кто рассчитывал на развитие торговли, наивно полагая, что Советский Союз будет покупать американские товары на десятки миллионов долларов. Экономика США остро нуждалась в заказах, чтобы стимулировать производство и остановить рост безработицы. Некоторым американцам нравилась идея планового хозяйства. Читая левые газеты, они восхищались грандиозными преобразованиями, затеянными в Советском Союзе.

В октябре 1933 года президент Рузвельт подписал послание председателю ЦИК Михаилу Ивановичу Калинину с предложением направить в Вашингтон советского представителя для переговоров о нормализации отношений между двумя странами. 7 ноября нарком Литвинов сошел в Нью-Йорке с борта океанского лайнера «Беренгария». Плавание продолжалось целую неделю. Наркома принял Рузвельт.

Американцы хотели получить от советского правительства гарантии, что оно не станет с помощью Коммунистического интернационала поддерживать организации, которые ставят своей целью насильственное свержение американского правительства. Кроме того, американцы надеялись вынудить советское правительство согласиться со свободой вероисповедания, в частности, позаботиться о том, чтобы персоналу американского посольства в Москве была обеспечена возможность религиозного обучения своих детей. Третьей крупной проблемой был вопрос о долгах и будущих кредитах. Поскольку Советский Союз принципиально отказывался выплачивать долги прежних правительств и компенсацию американцам за национализированную собственность, кредитов Москва не получила. Американцы специально создали Экспортно-импортный банк, но он практически не работал, потому что существовал закон, по которому кредиты предоставлялись только тем государствам, которые возвращают военные долги.

У каждой стороны имелся список претензий, но вместе с тем наличествовало и желание установить дипломатические отношения, хотя и Рузвельт и Литвинов подозревали друг друга в попытке обмануть партнера.

Когда Франклин Рузвельт 7 ноября 1933 года без пятнадцати шесть вечера впервые принял наркома Литвинова, то они довольно легко договорились о долгах царской России. И президент Соединенных Штатов сразу заговорил о том, что религиозные свободы в России — базовое условие для переговоров об установлении дипломатических отношений. 17 ноября Рузвельт опять принял Литвинова и вновь завел разговор на эту тему.

— Ну, хорошо, Макс, — говорил американский президент наркому, — знаете разницу между религиозными и нерелигиозными людьми? Вот в чем она заключается. Вас воспитали благочестивые родители. Через какое-то время настанет вам срок умирать, и что же, Макс? Вы вспомните своих родителей — хороших, набожных евреев, которые верили в Бога и возносили ему молитвы. Я уверен, они и вас научили молиться.

Литвинов покраснел как рак, не зная, что ответить. Рузвельт продолжал как ни в чем не бывало:

— Сейчас вы считаете себя атеистом. Но я говорю вам, Макс, вас воспитали в религиозном духе. И когда придет время умирать, вы будете думать о том, чему вас учили ваши отец и мать…

Максиму Максимовичу, искреннему коммунисту и в силу этого атеисту, было не по себе, но он упрямо защищал позицию Советского государства: верить в Бога не запрещено, хотя это и не приветствуется. Он договорился с Рузвельтом только об одном: американские граждане, приезжающие в Россию, получат возможность посещать церковную службу…

Президент сказал жене, что добился двух третей того, чего желал, но каждый раунд переговоров с советским наркомом так же мучителен, как рвать зубы без наркоза.

16 ноября 1933 года дипломатические отношения с Соединенными Штатами были установлены. Последняя крупная страна Запада признала Советскую Россию. Это стало звездным часом наркома иностранных дел. После возвращения Литвинова Сталин подарил ему дачу.

Первым американским послом поехал в Москву Уильям Буллит. Он долго ждал этого часа, уговаривая последовательно нескольких президентов признать Советскую Россию. В 1923 год Буллит женился на вдове американского коммуниста Джона Рида, похороненного у Кремлевской стены. Посла ждало большое разочарование. Он писал о Сталине: «Президент Рузвельт думал, что в Москве сидит джентльмен, а там сидел бывший кавказский бандит».

А вот обещание пустить в страну католического священника, который бы духовно окормлял американских дипломатов, было исполнено. Дело в том, что католическая церковь тоже стала жертвой борьбы против «реакционного духовенства».

В декабре 1922 года закрыли католические церкви Петрограда, а в марте 1923-го в Москве арестовали группу католических священнослужителей и посадили их на скамью подсудимых как «участников контрреволюционной организации церковников». Экзарх русских католиков Леонид Федоров заявил на суде:

— Мы смотрим на советскую власть как наказание Божие за наши грехи.

Прелата Константина Буткевича, который в Петрограде преподавал в тайной семинарии и отказался сдать власти приходские ценности, признали виновным в «сопротивлении Советской власти и ослаблении пролетарской диктатуры». Его расстреляли, что вызвало в мире возмущение как свидетельство очевидного преследования христиан.

Советский полпред в Норвегии Александра Михайловна Коллонтай записала в дневнике 10 апреля 1923 года: