Онлайн книга «Верный садовник»
— Она также полагала, что гуманитарная помощь странам «третьего мира» — та же эксплуатация, названная другим именем. «В плюсе — страны, которые ссужают деньги под проценты, местные африканские политики и чиновники, получающие громадные взятки, западные подрядчики и поставщики, наваривающие гигантскую прибыль. В минусе — простые люди, бедные и очень бедные. И дети, у которых не будет будущего», — добавляет он, цитируя Тессу и вспоминая Гарта. — Вы в это верите? — спрашивает Лесли. — Поздновато мне во что-то верить, — смиренно отвечает Джастин и какое-то время молчит, прежде чем продолжить, уже с вызовом: — Тесса была необычным человеком: адвокатом, верящим в справедливость. — Почему они поехали на раскопки Лики? — спрашивает Лесли, переварив последнюю фразу. — Может, у Арнольда там были какие-то дела. Лики из тех, кого действительно заботит благосостояние простых африканцев. — Возможно, — соглашается Лесли, что-то записывая в блокнот с зеленой обложкой. — Она с ним встречалась? — Насколько мне известно, нет. — Арнольд? — Понятия не имею. Полагаю, вам следует задать этот вопрос Лики. — Мистер Лики никогда о них не слышал, пока не включил телевизор на прошлой неделе, — мрачно отвечает Лесли. — Мистер Лики в эти дни проводит большую часть своего времени в Найроби, пытаясь «отмыть» режим Мои, и ему очень непросто донести свои аргументы до Запада. Роб смотрит на Лесли, должно быть, ждет команды. Та чуть заметно кивает. Он наклоняется к столу, пододвигает диктофон к Джастину: говори, мол, сюда. — А что вы можете сказать о белой чуме? — сурово спрашивает он, словно обвиняя Джастина в распространении этой болезни. — Белая чума, — повторяет он, поскольку Джастин медлит с ответом. — Что это? Мы вас слушаем. Лицо Джастина превращается в непроницаемую маску. Голос становится дипломатически бесстрастным. Ему есть о чем сказать, но он не считает нужным делиться тем, что ему известно. — Белой чумой когда-то называли туберкулез, — отвечает он. — Дед Тессы умер от этой болезни. Ребенком она стала свидетелем его смерти. У Тессы была книга под таким названием, — он не добавляет, что книга эта лежала на ее ночном столике, пока он не переложил ее в саквояж «гладстон». Теперь уже Лесли проявляет осторожность: — По этой причине она проявляла особый интерес к туберкулезу? — Насчет особого сказать не могу. Как вы и сами указали, работая в трущобах, она проявляла интерес ко многим медицинским проблемам. В том числе и к туберкулезу. — Но, Джастин, если ее дед умер от туберкулеза… — Тессе особенно претила сентиментальность, которой была овеяна эта болезнь в литературе, — чеканит Джастин. — Ките, Стивенсон, Колридж, Томас Манн… она говорила, что людям, которые находили что-то романтичное в туберкулезе, следовало посидеть у кровати ее деда. Роб вновь взглядом консультируется с Лесли, получает согласие-кивок. — Тогда вы, наверное, удивитесь, узнав о том, что в ходе несанкционированного обыска квартиры Арнольда Блюма мы нашли копию старого письма, которое он отправил главе маркетингового отдела «Три Биз», предупреждая о побочных эффектах нового быстродействующего противотуберкулезного препарата, который продвигала «Три Биз»? Джастин отвечает без малейшей паузы. Новое, опасное, связанное с лекарствами направление допроса активировало его дипломатические навыки. — Почему я должен удивляться? НГО Блюма уделяло особое внимание лекарствам «третьего мира». Лекарства — это беда Африки. Если хоть что-то и говорит о безразличии Запада к страданиям Африки, так это отсутствие хороших лекарств и неприлично высокие цены, по которым фармакологические фирмы продают свой товар в последние тридцать лет… — на Тессу он не ссылается, но, по существу, цитирует ее. — Я уверен, что Арнольд отправил десятки таких писем. — Копию этого он спрятал отдельно, — поясняет Роб. — Вместе с множеством технических данных, которые недоступны нашему пониманию. — Что ж, будем надеяться, что вы сможете попросить Арнольда расшифровать их, когда он вернется, — отвечает Джастин, не пытаясь скрыть неудовольствия, которое вызвали полицейские, признавшись, что рылись в вещах Блюма и читали его корреспонденцию без разрешения хозяина. Лесли берет инициативу на себя: — У Тессы был лэптоп, не правда ли? — Действительно, был. — Какой фирмы? — Название не помню. Маленький, серый, японский, это все, что я могу вам сказать. Он лжет. Не слишком искусно. Он это знает, они — тоже. Судя по лицам, их отношение к нему меняется, атмосфера дружелюбия испаряется. Но не со стороны Джастина. Его упрямый отказ пойти им навстречу аккуратно скрыт ширмой дипломатической любезности. К этой схватке он готовился дни и ночи, втайне надеясь, что до нее так и не дойдет. — Она держала лэптоп в своем кабинете, так? Вместе с доской для заметок, документами и материалами, связанными с ее работой. — Если не брала с собой, да. — Она использовала его, когда писала письма… готовила документы? — Полагаю, что да. — Для электронной почты? — Постоянно. — И делала с него распечатки? — Иногда. — Пять или шесть месяцев тому назад она подготовила большой документ, примерно восемнадцать страниц основного текста и приложений. Протестовала против злоупотреблений, то ли в медицине, то ли в фармакологии, а возможно, и там, и там. Расследование чего-то серьезного, творящегося здесь, в Кении. Она показывала вам этот документ? — Нет. — И вы не прочитали его сами, без ее ведома? — Нет. — Вы ничего о нем не знаете. Правильно мы вас поняли? — Боюсь, что да, — извиняющаяся улыбка. — Только мы вот гадаем, а не связан ли этот документ с величайшим преступлением, с которым она столкнулась? — Я понимаю. — И не имеет ли «Три Биз» отношения к этому преступлению. — Такое всегда возможно. — Но вам она документ не показывала? — настаивает Лесли. — Как я уже и говорил вам несколько раз, Лесли, нет, — и чуть не добавляет: «милая дама». — Но вы думаете, что документ этот мог как-то затрагивать «Три Биз». — Увы, не имею ни малейшего представления. Но он имеет. То было ужасное время. Время, когда он боялся, что может ее потерять. Когда ее лицо каменело с каждым днем, а в юных глазах горело пламя фанатизма. Когда ночь за ночью она проводила у своего лэптопа, окруженная кипами исчерканной бумаги. Когда ела, не замечая, что кладет в рот, а потом мчалась наверх, даже не сказав спасибо. Когда скромные крестьяне из окрестных деревень входили в дом через дверь черного хода, сидели с ней на веранде, ели еду, которую приносил им Мустафа. |