Онлайн книга «Допросы сионских мудрецов. Мифы и личности мировой революции»
|
Радек: Вывод из этого неизбежного поражения тот, что теперь открыто был поставлен перед нами вопрос о реставрации капитализма. Вышинский: Значит, эта реставрация капитализма, которую Троцкий называл выравниванием социального строя СССР с другими капиталистическими странами, мыслилась как неизбежный результат соглашения с иностранными государствами? Радек: Как неизбежный результат поражения СССР, его социальных последствий и соглашения на основе этого поражения. Вышинский: Дальше? Радек: Третье условие было самым новым для нас— поставить на место советской власти то, что он называл бонапартистской властью. А для нас было ясно, что это есть фашизм без собственного финансового капитала, служащий чужому финансовому капиталу. Вышинский: Четвертое условие? Радек: Четвертое— раздел страны. Германии намечено отдать Украину; Приморье и Приамурье — Японии. Вышинский: Насчет каких-нибудь других экономических уступок говорилось тогда? Радек: Да, были углублены те решения, о которых я уже говорил. Уплата контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья и жиров. Затем — сначала он сказал это без цифр, а после более определенно, — известный процент обеспечения победившим странам их участия в советском импорте. Все это в совокупности означало полное закабаление страны. Вышинский: О сахалинской нефти шла речь? Радек: Насчет Японии говорилось — надо не только дать ей сахалинскую нефть, но обеспечить ее нефтью на случай войны с Соединенными Штатами Америки. Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию Китая японским империализмом. Вышинский: А насчет придунайских стран? Радек: О придунайских и балканских странах Троцкий в письме говорил, что идет экспансия немецкого фашизма, и мы не должны ничем мешать этому факту. Дело шло, понятно, о прекращении всяких наших отношений с Чехословакией, которые были бы защитой для этой страны. Вышинский: В этом письме содержались указания о необходимости расширения и активизации вредительской, террористической, диверсионной деятельности? Радек: Эта деятельность увязывалась со всей программой, и на нее указывалось как на один из самых важных рычагов прихода к власти. В связи с войной говорилось о необходимости разложения троцкистами армии. Вышинский: А насчет оборонной промышленности не говорилось? Радек: Говорилось специально. Диверсионная деятельность троцкистов в военной промышленности должна быть согласована с теми партнерами, с которыми удастся заключить соглашение^, е. со штабами соответствующих иностранных государств. Вышинский (к Пятакову): Подсудимый Пятаков, когда вы давали указания Норкину в случае войны произвести поджог Кемеровского химкомбината, вы исходили из какой-нибудь общей установки? Пятаков: Я исходил из тех установок о «конкретизации», которые были даны Троцким. Вышинский: А ваши разговоры с Сокольниковым имели место после возвращения в 1935 году из Берлина, после личного свидания с Троцким? Пятаков: После. Вышинский: А в личном свидании с Троцким были сформулированы эти требования? Пятаков: Безусловно. Вышинский (кРадеку): Не было ли речи относительно железнодорожного транспорта? Радек: Вся конкретизация касалась войны, так что для транспорта не могло быть исключения. Вышинский: Подсудимый Серебряков, вы помните разговор с Радеком о письме Троцкого в 1935 году? Серебряков: Да. Вышинский: Увязывал ли Радек директиву Троцкого с вашей преступной деятельностью в области транспорта? Серебряков: Это, естественно, увязывалось у меня. Еще в 1934 году и в декабре 1935 года, когда мы обменивались мнениями с Лившицем, который был в то время заместителем народного комиссара путей сообщения, мы говорили, что в определенный период могли встать вопросы активизации диверсионной и вредительской деятельности на транспорте. Вышинский: Вы говорили с Лившицем? Серебряков: Да. Тогда мы предполагали, что возможна загрузка, зашивка важнейших узлов в целях срыва перевозок. Вышинский: А относительно организации диверсионных актов? Серебряков: Вопрос ставился в такой плоскости, что нужно усилить вербовку кадров для диверсионных актов. Вышинский: Обвиняемый Лившиц, что вы об этом скажете? Лившиц: Подтверждаю разговор насчет усиления вербовки членов организации для диверсионных актов и проведения вредительских актов во время войны. Вышинский: Вы были заместителем наркома путей сообщения и в это время обсуждали вопрос о том, как сорвать движение на железных дорогах на случай войны? Лившиц: Да. Я считал, что, раз мы ведем борьбу за приход к власти троцкистско-зиновьевского блока, необходимо это делать. Вышинский: О чем вы говорили с Пятаковым? Лившиц: О той работе, которую ведут троцкисты на транспортер. е. о срыве приказов, обеспечивающих улучшение работы железнодорожного транспорта. Вышинский: Давал ли вам Пятаков прямые директивы и указания усилить вредительскую и диверсионную работу на транспорте? Лившиц: Давал. Вышинский: Вы их принимали? Лившиц: Да. Вышинский: Выполняли? Лившиц: Да, то, что смог, — выполнял. Вышинский: Вредили? Лившиц: Да. Вышинский: Срывали работу? Лившиц: Да. * * * Государственный обвинитель снова переходит к допросу Радека, выясняя отношение подсудимого к письму Троцкого в декабре 1935 года и директивам, привезенным Пятаковым от Троцкого. На вопрос государственного обвинителя тов. Вышинского, к чему сводилась программа Троцкого в 1935 году, Радек отвечает: — В 1935 году был поставлен вопрос— идти назад к капитализму. * * * Вышинский: До каких пределов? Радек: То, что предлагал Троцкий, было без пределов. До таких пределов, каких затребует противник. Вышинский: Значит, поражение опять-таки стояло в порядке дня? Радек: Да, новое теперь было то, что поражение связывалось с иностранными указаниями. Вышинский: То есть здесь имеется уже прямое согласование с иностранными генштабами, — а раньше этого не было? Радек: Раньше этого не было. Вышинский: Это заставило вас задуматься? Радек: Заставило больше задуматься не только это, но и та обстановка, которая была в стране раньше— в 1934 году и потом. |