Онлайн книга «Дуновение холода»
Он протянул мне руку, и я знала, знала, что должна ее взять! Руки, плечи, ноги — везде в меня вцепились стражи, не давая встать с кресла. Сама того не осознавая, я попыталась встать. Не думаю, что я пошла бы к Таранису, но… но… Хорошо, что было кому меня удержать. Нельсон кричала: — Он так прекрасен, прекрасен! Мне надо к нему, пустите, пустите! Она так билась, что рухнула на пол вместе с Кортесом и Шелби. — Охрану! — прорезал истерию бас Дойла. — Что? — переспросил Биггс, слишком часто моргая. — Охрану вызовите, — сказал Дойл. — Нужна помощь. Биггс кивнул — тоже слишком торопливо, но все же пошел к телефону на столе. Голос Тараниса блеснул сияющими самоцветами — слова словно превратились в камни и молотили по телу: — Мистер Биггс, посмотрите на меня. Биггс замер, не донеся руку до трубки. — Не давайте ей встать, — приказал Дойл и шагнул к Биггсу. — Он чудовище, Биггс, — сказал Таранис. — Не давай ему к тебе притронуться. Биггс уставился на Дойла круглыми глазами и попятился, защищаясь руками как от удара. — Господи… — шептал он. Не знаю, что он видел перед собой, но только не моего красавца-капитана. Ведуччи повернулся, не сходя с места, вынул из кармана что-то зажатое в горсть и бросил в зеркало. В стекло ударили труха и травинки — и провалились будто в воду! Стебельки поплыли по поверхности, по твердому с виду стеклу побежала мелкая рябь. Мне сразу стало ясно первое: Таранис умеет превратить зеркало в мост между точками в пространстве — чего не умел уже почти никто, и второе: «приди ко мне» он понимал буквально. Если бы я подошла к зеркалу, он мог бы меня протащить сквозь него. Да поможет мне Богиня! Биггс как будто очнулся от чар, целеустремленно схватился за трубку телефона. — Они чудовища, Мередит, — повторил Таранис. — Они не выносят света дня. Что еще может скрываться во тьме, как не зло? Я качнула головой. — Твой голос надо мной не властен, дядя. А мои стражи прямо и гордо стоят при свете дня. Упомянутые стражи смотрели на короля, только Гален на меня смотрел, спрашивая взглядом: как я себя чувствую? Я ему кивнула и улыбнулась — точно так же, как улыбалась все время с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. — Нет! — зарычал Таранис. — Нет, не будешь ты спать со слепым рыцарем, не понесешь жизнь тьме! Тебя коснулась Богиня, а народ Богини — это мы! Я едва сумела сохранить спокойное выражение лица. Слишком много говорила последняя фраза. Знал ли он, что ко мне вернулась чаша Богини? Или до него долетели какие-то другие слухи? Снова запахло розами. Гален прошептал; «Яблоней пахнет». Все стражи ощутили аромат, которым заявляла им о себе Богиня. Она не одной богиней была, а множеством. Всю женственность мира она несла в себе. Не одни только розы — все цветы и травы мира дали ей свой аромат. Дойл вернулся к нам: — Надо ли, Мередит? — Не знаю. Но я встала, и они убрали руки. Я стояла лицом к лицу со своим дядей, а мои стражи стояли рядом со мной. Юристы отошли в сторону, хмурясь и ничего не понимая — кроме Ведуччи, который как будто понимал много больше, чем должен был. — Мы все — народ Богини, дядя, — сказала я. — Неблагие — дети темного бога. — У нас нет темных богов. Мы не христиане, чтобы населять кошмарами преисподнюю. Мы дети неба и земли. Мы — сама природа. Нет в нас зла, есть лишь отличия. — Тебе забили голову лживыми россказнями, — сказал он. — Правда есть правда, в свете дня или самой темной ночью. Нельзя вечно прятаться от правды, дядя. — А где посол? Пусть он осмотрит их тела и убедится, что они именно так ужасны, как говорит леди Кейтрин. В комнате веяло ветром — первым теплым весенним ветерком. Запахи цветов плыли и менялись, я различала то яблони Галена, то осеннюю листву Дойла, то сладко-тяжелые ландыши Риса, хрусткий лед — так пахнет богиня для Холода, — медовое пиво — это Эйб. Запахи перемешивались с ароматом шиповника. — Пахнет цветами, — ломким голосом сказала Нельсон. — Ты чувствуешь запах, дядя? — спросила я. — Только запах разложения от тех, кто стоит рядом с тобой. Где посол Стивенс? — На попечении чародея-человека. Его очистят от заклятия, которое ты на него наложил. — Опять ложь! — сказал он, но выражение лица лишало протесты убедительности. — Я с этими стражами спала. Нет у них никаких уродств. — В тебе течет смертная кровь, Мередит. Они тебя околдовали. Ветер окреп, он гнал рябь по поверхности зеркала, шевелил плывущую по стеклу травяную крошку. — Ты чувствуешь запах, дядя? — Только вонь Неблагой магии! Голос искажен был злостью и еще какой-то эмоцией. И я вдруг поняла, что Таранис сошел с ума. Я-то думала, что беда его в излишнем высокомерии, а сейчас глянула на него и похолодела, несмотря на прикосновение Богини. Таранис, король Благого двора, был безумен. Безумие светилось в его глазах, словно кто-то поднял завесу здравомыслия, и нездоровье стало очевидным. В голове у него что-то было очень не так. Да поможет нам Консорт! — Вы не в себе, ваше величество, — негромким басом сказал Дойл. — Молчи, Мрак, когда говорит Свет! — Таранис поднял правую руку ладонью вперед. Стражи мгновенно заступили меня, уложили на пол, прикрыли своими телами. Даже сквозь барьер их тел я ощутила жар. Поднялся шум, Нельсон завизжала, закричали адвокаты. Лежа под грудой тел, под плотно прижатым ко мне Галеном, я спросила: — Что там? Что происходит? В дверях зазвучали новые мужские голоса. Охранники. Что толку в пистолетах, когда враг может превратить в оружие свет? Разве можно выстрелить в зеркало и поразить мишень на той его стороне? Зеркало-то прострелить можно, но все пули останутся здесь. Таранис нас достать смог. А мы? Мы ему отплатить можем? Из зеркала тоже слышались голоса. Я попыталась выглянуть из-под руки Галена и разлива длинных Аблойковых полос, но там были еще тела. Я лежала под грузом тел, беспомощная и бесполезная до самого конца боя. Приказывать стражам меня отпустить было без толку. Если они увидят удачный момент, они меня поднимут и выведут из комнаты, а до того станут защищать ценой своей жизни. Когда-то меня это успокаивало и вселяло надежду. Сейчас среди них были те, чья жизнь мне так же дорога, как моя собственная. Мне надо узнать, что происходит. — Гален, что там? — У меня перед глазами две чужие шевелюры. Я вижу не больше твоего. Мне ответил Эйб: |