Книга Великое Нечто, страница 75 – Дмитрий Емец

Дед Максим проследил за ним слезящимися глазами. Некоторое время он пребывал в задумчивости, а потом, увидев, что козы все так же бестолково стоят, сбившись в кучу, замахнулся на них хворостиной:

— А ну паситесь, гусиные дети! Не гулять пришли!

Тем временем орлан долго кружил над лесом, высматривая пятнистую спину гепарда. Но, хотя он видел все окрестности от Гнилых топей и Вырубок до высотных домов в Захарьине, Лирду первым нашел не он, а Бнург.

Забежав под дрожащие лапы сухого ельника, пес призывно залаял. Из-за коряги тотчас выскочил гепард. Увидев собаку; он зашипел и, показав превосходные клыки, осел на задние лапы. На загривке у большой кошки заиграли связки мышц, она определенно готовилась к прыжку. Бнург решил, что это один из фантомов, и решил ретироваться, но это оказалась сама Лирда.

Гепард расслабился. Его мышцы обмякли, и он приветною потерся о Бнурга мордой.

— Прости, дедушка, я тебя сразу не узнала, — смущенно сказала Лирда. — Мне даже захотелось прыгнуть на тебя.

— Это бывает. Враждебность формы, — успокоил ее Бнург.

Он и сам, смущаясь, ощущал, как против его воли шерсть на загривке встает дыбом, а из горла вырывается угрожающее клокотание.

Когда сверху послышался треск сучьев, оба — и гепард, и пес — инстинктивно прижались к земле. Но это был не майстрюк, а всего лишь орлан-белохвост. Из когтей у него свешивалась пестрая курица с головой, изогнутой под неестественным для живого существа углом.

— Папа! — воскликнула Лирда, бросаясь к орлану.

— Я не сразу вас нашел, — виновато сказал Грзенк, косясь круглым глазом на свою добычу. — Залетел вот в деревню, а там куры бегают, квохчут… В общем, сам не знаю, что на меня нашло.

Но как бы то ни было, курица оказалась очень кстати. Пес, гепард и орлан-белохвост набросились на нее разом, и вскоре на зеленой травке осталось только несколько белых перышек.

— А ведь было вкусно, — удивленно сказал Грзенк.

— А то! Первый сорт! — с одобрением тявкнул Бнург. Орлан-белохвост задумчиво почистил когтем клюв.

— Странно, — протянул он. — Как мы можем есть что-либо, когда мы уже умерли? Ведь, формально говоря, нас физически не существует.

Дворняга почесалась задней лапой с такой неуемной энергией, будто желала прочесать себя насквозь.

— Парадокс природы, — сказала она. — Дух, производящий материю. Это та же история, что и с блохами. Как они могут кусать меня, если меня нет?

— Что, и правда кусают? — не поверила Лирда.

— Можешь мне поверить! — со знанием дела подтвердил дедушка. — Эта планета — очень странная. На ней возможно все то, что больше невозможно нигде. Наверное, потому всех нас и тянет сюда как магнитом.

На другом конце леса прогремел гром. С треском обрушилось дерево. Майстрюк обнаружил еще один фантом.

— Нам надо кое-что обсудить. — Прадедушка Бнург моментально стал серьезным, хотя приставшее к морде куриное перо и придавало ему разбойничий вид.

— Э-э… Ну да. В лабиринте я видел Крама, — без подготовки сказал Грзенк.

И тотчас в него вперились две пары ждущих глаз.

— Пророка Крама? Разве он еще жив? — спросила Лирда и тотчас спохватилась, что сказала глупость.

Дедушка Бнург и отец укоризненно посмотрели на нее.

— Простите, я забыла, что вы тоже уже не… — замялась она и, чтобы сгладить неловкость, спросила: — А где Крам сейчас?

— Взял небольшой отпуск, — осторожно сказал Грзенк. — В момент нашей встречи я был в полной растерянности: только что лишившись тела, без зрения, без слуха, едва ускользнул от слияния, и Крам помог мне выбраться.

— Серьезная была загадка? — сочувственно спросил пес.

— М-м-м… Ну да, — многозначительно сказал орлан. Говорить правду ему не хотелось. Некоторое время Лирда и Бнург сочувственно помолчали, а потом пес спросил:

— Крам упоминал о Великом Нечто?

— Да. И еще сказал, чтобы мы обратились к его второму пророчеству.

— Ко второму пророчеству? — Бнург изумленно уставился на него. — Но у Крама всего одно пророчество!

— Разве? — Грзенк покопался загнутым мощным клювом в перьях крыла и достал информационный кристалл.

Стоило ему бросить его на землю, как кристалл, втягивая строительные молекулы, стал стремительно разрастаться. В фолианте из трех тысяч тончайших пластин была вся история их цивилизации в легендах и преданиях. Книга начиналась с гибели четвертой цивилизации и завершалась, «Апологией майстрюкам» — текстом, записанным более тысячи циклов назад.

Заканчивалась апология пессимистически: «Восстанут на нас тела наши, вцепятся в нас зубы наши, разорвут нас щупальца наши, обрушится небо, и не будет никому спасения.

Бнург перелистал носом пластины, и книга открылась на первом пророчестве Крама.

— Ну что я говорил! — разочарованно сказал пес. — Тут только одно пророчество!

— А не могло такого быть, что второе пророчество Крама не вошло в книгу? — спросила Лирда.

— Исключено. В эту книгу входит все! — важно сказал Гнург. — Сама видишь, за последнюю тысячу циклов ни однойновой записи…

Подтверждая свой тезис, он назидательно ткнулся носом в пластины и замер. Первое пророчество затиралось на глазах. Его кристаллы перемешивались, знаки расползались.

— Второе пророчество Крама!.. — воскликнул Грзенк.

ВТОРОЕ ПРОРОЧЕСТВО КРАМА

Предупреждая возможные вопросы о себе, сразу скажу, что я покинул реальный мир много тысяч циклов назад. Мое материальное тело давно шляется где-то в цепочке майстрюков, но, кажется, кроме бестолковой суеты и путаницы, никакого вреда не приносит. Я дал убить себя не потому, что не мог избежать смерти, а потому, что заботу о бренной сущности считаю недостойной настоящего мудреца. Если майстрюку нужно мое тело, думал я в момент, когда пожиратель перемалывал мои кости, пускай сам мучается его мигренями и радиоактивной потливостью.

Бродя по Иллюзорному миру и проводя свою вечность в мире абстрактных идей и логических построений, я и думать забыл о всем суетном и ничтожном. Как вдруг две галавспышки назад Великое Нечто позвало меня. Это не было зовом в привычном смысле, а скорее неосознанным постоянным беспокойством, похожим на зуд комара в пустой комнате. Словно какой-то коварный паук, притаившийся в центре паутины, притягивал меня к себе за липкую ниточку.

Долгое время я не откликался на его зов, опасаясь за целостность своей личности и подозревая, что Великое Нечто растворит меня в себе так же, как в море растворяется индивидуальность ручейков и рек, его составляющих.

Но мудрецу не должен быть ведом страх, ибо мышление не должно иметь на своем пути каких-либо границ, кроме нравственных, раз и навсегда установленных. К тому же, думал я, слишком долго я был равнодушен к судьбе своего народа, а, возможно, Великое Нечто — единственный оставшийся у нас шанс.