Онлайн книга «Ренегаты»
Краем луговины, прячась за кустами, идем к деревьям. Костыль надеется, что это настоящий лес, где можно будет отдохнуть, после чего нам нужно поворачивать на север. Солнце поднялось в зенит, очень жарко. Вокруг нас вьются мошки, жужжат мухи, какие-то синие жучки приземляются на лицо и норовят заползти в ноздри, в уши и рот. Я уже порядком вымотался и держусь на одном энтузиазме от того, что мы натянули погранцам и «Вайберу» глаза на одно место. – Стой! – Костыль поднимает руку в предупредительном жесте, известном каждому, кто смотрел голливудские боевики про «морских котиков». Я послушно замираю, вытягиваю шею. – Что? – Дом. Или сарай. Крыша торчит. – Деревня? – Не похоже. Жди, я скоро. – И Костыль, не дожидаясь возражений, исчезает среди деревьев. Прижав к груди контейнер, сажусь на выпирающий корень, приваливаюсь голой спиной к шершавому стволу. Тут хотя бы тенек, можно перевести дух и дать отдых распухшим, покрасневшим ногам. Не знаю, сколько проходит времени – двадцать минут или все полчаса? Костыль появляется внезапно, лицо, как обычно, непроницаемо. – Это хутор. Дом, сараи, амбар, хлев. Хозяева вроде в поле, я никого не увидел. – Он говорит тихо, быстро, четко выдавая информацию. – Собаки нет. Нам нужны обувь, одежда, еда, вода. Шум не поднимать, ничего лишнего не брать. Пошли! Мы выходим к сараю, продираемся через живую изгородь, исцарапавшись о колючки. Костыль прав – на хуторе пусто. У дома бродят длинношеие пучуки, что-то вроде наших индюшек или цесарок. Пучуки – самая распространенная в Центруме домашняя птица. У них вкусное мясо, их пухом набивают подушки и подкладки зимних курток – получается очень теплая одежда, в которой можно спать хоть на снегу. – Стой здесь, – говорит Костыль и скрывается за приоткрытыми дверями сарая. Томительно тянутся минуты. Неожиданно в хлеву мычит какая-то скотина. В Центруме есть коровы, но в основном на востоке, в Аламее, Оннели и Сургане. Здесь крестьяне держат по большей части овец, свиней и суро – это такие большие ламы, мохнатые и агрессивные. Своими раздвоенными копытами суро может запросто забить насмерть взрослого мужчину. Появляется Костыль. В руках – вилы и моток веревки. – Больше ничего полезного, – говорит он. – Идем в дом. Мы по краю двора перебегаем к крыльцу. На замочном кольце висит красная веревочка – знак, что хозяев нет дома. Воровство среди сельских жителей везде считается большим грехом, в пустой дом чужие просто не заходят. Мы нарушаем это правило – и становимся вне закона, как конокрады, но выбора у нас нет. – Сядь у крыльца, – приказывает Костыль. – Смотри по сторонам. Если что – стукни в окно, только тихо, один раз. Я пошел. Он бесшумно открывает дверь и исчезает внутри. Опять ожидание, нудное, тревожное. Как на войне… Двадцать второго июня Ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, Что началася война… Вообще война – это всегда ожидание. Ты ждешь, что тебя убьют. Ты ждешь боя, вначале первого, затем – очередного. Ты ждешь, когда начнется наступление или отступление или, как говорят сейчас, передислокация. Днем ждешь вечера. Ночью – утра. Ждешь обеда, ждешь ротации, когда стоишь на блокпосту. Ждешь возможности докурить сигарету, которых всегда не хватает, поэтому их курят по двое, по трое, а иногда и по десять человек. Ждешь новостей, писем из дома, хотя сейчас их, видимо, заменили СМС и телефонные звонки, все же прогресс не стоит на месте. И еще: на войне и ты, и все вокруг тебя всегда ждут самого главного – когда война закончится. Вот именно это ожидание выматывает сильнее всего, потому что оно с тобой всегда – и днем, и ночью, и в бою, и когда ты, обжигая губы, держишь щепочками крохотный окурок «Примы», втягивая в себя драгоценный дым. А еще война – это всегда грязь. Ты весь в грязи, все вокруг – тоже. Запах пота и мочи сопровождает тебя все время, под ногтями – черные полоски, которые писатели романтично именуют «траурными каемками». Щетина колет шею, на загривках у многих фурункулы – пот пропитывает ворот хэбэшки, ворот натирает кожу, в рану попадает инфекция – и готово. Фурункулы болят иногда хуже, чем зубы, – острой, дергающей болью, от которой нет спасения. На войне все время нужно что-то носить. Во-первых, собственное снаряжение – автомат, штык-нож, гранаты, фляжку, саперную лопатку, противогаз, аптечку, бронежилет, разгрузку, патроны, рюкзак с НЗ и дополнительным боезапасом, сменными портянками или носками и выменянной у старшины банкой сгущенки. Во-вторых – короба с патронами для пулемета, сам пулемет, ПКМ, например, который весит под восемь килограммов, ВОГи для подствольников, ствол, «ноги» или опорную плиту ротного миномета, ПЗРК, гранатометы, выстрелы к ним, а также тушенку, дрова, котлы, термоса, носилки с ранеными, ящики с боеприпасами или медикаментами – и еще массу самых разнообразных вещей. На войне все всегда «ездит» на солдатском горбу – это аксиома. Именно поэтому на войне тяжелее всего дрищам и дохлякам, которых медики именуют астениками. Ну и еще про войну хорошо в одной песне сказано, кто-то из наших сочинил, а потом уже все, кому не лень, петь стали: Ну, вот и все. Остались мы – Я и Андрюха с Костромы, В живых на блокпосту среди акаций. Есть пулемет, есть автомат, Есть мой подствольник без гранат, И есть, конечно же, комбат, но тот – по рации. Комбат по рации кричит: «Всем действовать по плану «Щит»!» А нам с Андрюхой все равно – что щит, что меч… Наш лексикон предельно прост, Идет атака на блокпост, Нам не до планов, нам бы головы сберечь. Горящих скатов черный дым, Орем: «Спецназ непобедим!», Хоть черным стал Андрюхин Краповый берет. И у его КПВТ [8] Уж интонации не те: Как говорится, чем богат – другого нет. Я посчитал сквозь эту тьму – Примерно сорок к одному, А это – пуля или плен, одно из двух. Мы оба поняли – хана, Но тут… очнулся старшина. И матом поднял наш почти упавший дух! Я слышу, он орет сквозь дым: «Ща рукопашную дадим, Ядрена сила, чтоб твою державу мать! Вот этот краповый берет – Бесплатный пропуск на тот свет Для тех скотов, что захотят его сорвать!» А дальше было как во сне: Пришли ребята на броне, Кругом свои, и наша кончилась война. А мы стоим как дураки – Спина к спине, в руках – штыки. Акации, блокпост и тишина… |