Книга Пропасть Искупления, страница 101 – Аластер Рейнольдс

– Подождите.

Васко обернулся на голос. Жакоте выбрался из айсберга. У него на поясе висел инкубатор, судя по виду отяжелевший.

– В чем дело? – крикнул Скорпион, заглушив мотор.

– Мы должны уйти все вместе.

– Еще никто не уходит.

– Ребенку нужны постоянный присмотр и медицинская помощь. Мы обязаны как можно скорее доставить девочку на материк.

– Так и будет. Разве ты не слышал, что сказал Васко? Шаттл уже в пути. Сидите тихо, и все будет в порядке.

– В такую погоду самолет может добираться несколько часов, а айсберг ненадежен.

Васко почувствовал, что Скорпион разозлился. Даже зуд пошел по коже, как от сильного статического заряда.

– И что ты предлагаешь?

– Я предлагаю, сэр, уйти всем на двух лодках, так же как пришли. Пойдем на юг, самолет найдет нас по маячку. И время сбережем, и не нужно будет бояться, что эта льдина развалится под нами.

– Пожалуй, он прав, сэр, – сказал Васко.

– Тебя кто спрашивает?! – рявкнул Скорпион.

– Никто, сэр, но я думал, что право голоса есть у каждого участника этого…

– Малинин, ты здесь ни в чем не участвуешь.

– Клавэйн считал иначе.

Васко испугался, что свинья убьет его на месте. Чтобы не выдать страха, он повернулся к темному зраку в облаках. Пятно успело приблизиться и меньше чем в километре от айсберга потянулось вниз, словно пытаясь клюнуть море. Торнадо, внезапно понял Васко. Только этого им и не хватало!

Скорпион только что-то рыкнул в ответ и снова запустил двигатель:

– Ты плывешь со мной? Если нет, то вылезай из лодки и жди на льду с остальными.

– Я с вами, сэр, – ответил Васко. – Просто не понимаю, в чем не прав Жакоте. Мы можем отплыть на двух лодках и похоронить Клавэйна по пути.

– Убирайся.

– Сэр?

– Я сказал, убирайся. Мне некогда болтать.

Васко открыл рот, собираясь что-то сказать. Впоследствии он никак не мог вспомнить, что именно собирался сказать свинье в тот момент. Должно быть, уже понял, что перешел черту и теперь любые доводы и уговоры бесполезны.

Скорпион двигался со скоростью молнии. Отвернувшись от пульта, он обеими руками толкнул Васко в грудь. Падая на борт, тот почувствовал, как корродированный металл крошится под ним, словно шоколад. Потом Малинин проломил такую же тонкую и хрупкую кромку льда и очутился в воде – точно охлажденный в космическом вакууме поршень прошел по его позвоночнику. Дыхание остановилось, Васко не мог позвать на помощь или нащупать опору. Он не мог даже вспомнить, как его зовут и что смерть в ледяной воде не самая страшная.

Он видел, как лодка уходит в море, как Жакоте опускает инкубатор на лед, как из-за спины офицера появляется Хоури и они вдвоем идут на выручку, ступая быстро, но осторожно.

Над Малининым висело небо сизого, как у обнаженного мозга, цвета, с единственным чернильным пятном глаза бури. Темный хоботок уже почти дотянулся до моря. Воронка загибалась в сторону, к айсбергу.

Лодка с выключенным мотором покачивалась на волне высотой в метр, и вокруг была уже не вода, а густой суп из серо-зеленой органики. Пятно простиралось во все стороны на много десятков метров, и наиболее плотным скопление было в центре, именно там, где остановился Скорпион. Дальше была угольно-черная, относительно чистая вода, еще дальше виднелось несколько островков жонглеров образами. Среди пены и воды мелькали толстые щупальцеподобные образования. Они вздымались и опадали, временами двигаясь с медленной, зловещей целеустремленностью хватательных конечностей.

Скорпион поискал в лодке, чем бы обвязать лицо. Вонь уже ввинчивалась в его сознание. Люди называли этот запах гниющих помоев, канализации, компостной ямы неприятным, в крайнем случае дурным. Для свиней же он был совершенно невыносимым.

Он снял чехол с медицинского чемоданчика и дважды обернул им лицо. Глаза не закрыл – их щипало, слезы лились непрерывно, но с этим он ничего не мог поделать.

Скорпион встал, рискуя полететь за борт, и кое-как поднял на руки мешок с трупом. Ярость, с которой он вытолкнул за борт Васко, отняла последние силы. Теперь покойник казался даже не в два, а в три раза тяжелее, чем был на самом деле. Ухватив мешок копытами, Скорпион потащил его к корме. Под тяжестью двух тел, находящихся у одного борта, лодка могла зачерпнуть воду и пойти ко дну, но, если спускать груз с носа или кормы, ничего не случится.

Скорпион поскользнулся и рухнул навзничь, а мешок с телом шлепнулся на дно лодки.

Свинья утер слезы, но лучше от этого не стало. Воздух загустел от микроорганизмов, над морем колыхалась зеленоватая мгла. Необходимо было взять себя в руки.

Он снова встал и вдруг заметил опускающийся к морю темный хобот. Скорпион взялся за мешок и поволок к корме. У лодки, точно стая потревоженных морских змей, вились призрачные существа, бутылочно-зеленые фигуры возникали и распадались, будто по прихоти безумного скульптора. Когда свинья глядел прямо на них, контуры подводных жителей казались бессмысленными, но подсознание замечало детали чужеродной анатомии: необычные сочленения органов, фантасмагорические лица и туловища, кривые разинутые рты, грозди глаз, взирающих на него с нелепым осуждением, распахнутые веером четкие крылья. То и дело из зеленой каши выныривали рога и когти, на мгновение застывали, чтобы тут же кануть в бесформенное ничто. Непрерывные изменения биомассы жонглеров сопровождались их бульканьем, а также посвистом влажного и теплого ветра.

Скорпион повернулся так, чтобы мешок лег между ним и кормой. Наклонившись над Клавэйном, взял его за плечи, поднял и взвалил на заднюю банку. Заморгал, пытаясь сосредоточиться. Вокруг лодки продолжалось зеленое кружение.

– Прости, – проговорил он.

Это должно было случиться иначе. Скорпион не раз представлял себе смерть Клавэйна. Допуская, что сам проживет достаточно долго, чтобы стать тому свидетелем, он воображал похороны друга в торжественной обстановке, при горящих факелах и огромном скоплении людей. По его убеждению, Клавэйн должен был умереть тихо и легко, в столице колонии, среди ближайших друзей. На худой конец, совершив подвиг, может быть тысячный в своей жизни, он бы лежал, прижав ладонь к маленькой, на вид пустяковой ране. С серым, как осеннее небо, лицом, едва дышащий, он пробыл бы в сознании достаточно долго, чтобы прошептать напутствия Скорпиону и другим – тем, кто пойдет дальше без него.

Это была бы достойная смерть, хорошее завершение праведного пути. А печальные и торжественные похороны – именно то, о чем можно рассказывать грядущим поколениям.

Но вышло совсем не так.

Скорпиону не хотелось размышлять о том, что лежит в мешке, как и о том, что он совершил. Он не желал вспоминать медленную и мучительную смерть Клавэйна, которая стала таковой его, Скорпиона, стараниями. Даже оказаться простым очевидцем казни на айсберге – это было бы ужасно. Думая же об исполненной им роли палача, Скорпион почувствовал: в душе у него что-то умерло.