Онлайн книга «Голем в Голливуде»
Джейкоб часто бывал один. В дверях магазина он вспомнил об отключенном телевизоре, переселившемся на кушетку. Отец был бы в восторге. Продавец приветствовал его по имени. Джейкоб покупал здесь почти все. Меню холостяка. Меню копа-холостяка. Пора улучшать жизнь. Он взял два хот-дога и четыре бутылки «Джима Бима». Глянув на спиртное, продавец Генри покачал головой: – Дружеский совет: отоваривайтесь в «Костко» [5] . – Заметано. – Джейкоб уже достал из бумажника двадцатку, но передумал и подал продавцу кредитку «Дискавер». Ожидая оплаты, глянул на банкомат. Чек тоже лежал в бумажнике – не хотелось оставлять его дома. Джейкоб усмехнулся, представив, как аппарат изрыгнет дым и взорвется, тужась разом выдать сотню тысяч. – Не проходит, – сказал Генри. Неисчерпаемый лимит, твою мать. Ничего удивительного. Лос-анджелесская полиция. Всегда выберут компанию вроде «Дискавера». Джейкоб расплатился наличными, взял покупки и ушел. В неделю раз пять, а то и больше он ходил этим маршрутом, и все было так рассчитано, что вторая сосиска доедалась точнехонько на пороге дома. В двух кварталах от дома в кармане загудело. Джейкоб затолкал в рот последнюю четверть второй сосиски и выудил телефон, надеясь, что звонит патрульный Крис Хэмметт. Отец. Джейкоб поспешно дожевал слишком большой кусок и, поперхнувшись, ответил: – Алло? – Джейкоб? У тебя все хорошо? Давясь, он проглотил сосиску. – Все замечательно. – Я не вовремя? Джейкоб стукнул себя по груди: – …нет, ничего… – Давай я перезвоню. – Все нормально, абба. Что случилось? – Хотел пригласить тебя на субботний ужин. – На этой неделе? – Ты сможешь? – Не знаю. Могу быть занят. – Работа? Несоблюдение обряда огорчало отца, для которого было немыслимо работать в субботу. К его чести, он никогда не выказывал неодобрения. Наоборот, застенчиво, но болезненно интересовался кошмарным занятием сына. – Угу, – сказал Джейкоб. – Дело-то интересное? – Пока ничего сказать не могу, абба. Как только выясню, дам знать. – О деле? – Об ужине. – А. Будь любезен. Надо прикинуть, сколько закупать еды. – Ты же не собираешься готовить. – Иначе будет не гостеприимно. Джейкоб улыбнулся. – Попрошу Найджела взять на вынос, – сказал Сэм. Это лучше, чем если бы отец спалил дом, однако ненамного. Сэм жил на строгом бюджете. – Очень тебя прошу – не надрывайся. – Не буду, но скажи, что придешь. – Хорошо. Если получится, я позвоню, ладно? – Ладно. Береги себя. Я тебя люблю. Сэм был нежен, но чувств особо не проявлял. От такого признания Джейкоб опешил. – И ты береги себя, абба. – Позвони. – Хорошо. Джейкоб свернул в свой квартал. В пакете звякали бутылки, искушая прямо сейчас смыть застрявшую в пищеводе сосиску. Место «краун-вики» занял помятый белый фургон. ШТОРЫ И НЕ ТОЛЬКО – СКИДКА НА МЫТЬЕ ОКОН На лестнице Джейкоб вдруг сменил курс. Не заходя в квартиру, сел в «хонду» и, пристроив бутылки под пассажирское сиденье, поехал на место происшествия. Жертвоприношение
– Ты моя, ибо я старше, – говорит старший брат. – Ты должна любить меня, ибо явилась за мной по пятам, – говорит брат-близнец. – Ты неблагодарная и должна смирить гордыню, – говорит старшая сестра. – Ты своенравна и должна покориться, – говорит сестра-близнец. – Ты мне кое-кого напоминаешь. Одну беглянку, – говорит отец. Мать хмурится и молчит. Она же говорит: – Я сама по себе и сделаю как пожелаю. Минул год, как сестры ее стали женами. Поспел новый урожай (благодаря Каинову деревянному мулу очень богатый), и отец извещает, что скоро наступит время подношений. – А потом ты должна выбрать. – Я никого не выбираю, – говорит Ашам. Ева вздыхает. – Нельзя быть одной, – говорит Адам. – Всякая тварь ищет себе пару. – Тварь? Я, что ли, животное? Нава, согнувшаяся над ткацкой рамой, прыскает. – Если сама не решишь, – говорит Адам, – пусть за тебя решит Господь. – Я думала, вы с Ним в размолвке, – отвечает Ашам. Яффа подбрасывает хворост в очаг и прицокивает языком: – Не дерзи. – Твое тщеславие есть грех, – говорит Адам. – У тебя всё – грех. – Невозможно, чтобы все оставалось по-прежнему, – говорит Адам. – Они взрослые мужчины, – отвечает Ашам, а затем обращается к сестрам: – Велите мужьям перестать ребячиться. – Берет флягу из тыквы и идет к выходу. – Стой и слушай, – говорит Адам. – Я еще вернусь, – отвечает Ашам. Всякий раз, как отец заговаривает о саде, голос его полон печали. Ашам не знает о былом, и потому в ней живет не печаль, а интерес: разве жизнь бывает иной? Больше всего она любит гулять одна и собирать цветы, чувствуя, как трава щекочет коленки. Земля улыбается ей. Родители сердились, когда в детстве она приходила домой вся изгвазданная, а в пригоршне ее копошились жуки, червяки и змейки, к которым ей запрещено было даже приближаться. Но ведь они ее друзья, потерянные и позабытые подземные жители. Нынче долина поет о весне, и Ашам, вышагивая по лугам, тихонько ей подпевает, а фляга раскачивается в такт. Ашам пьет воздух, сладкий от пыльцы, и наслаждается одиночеством. Отчего же ей не тщеславиться? Пусть не шибко, однако нечего притворяться, будто она не замечает, какими глазами смотрят на нее братья. Чего уж врать-то – их соперничество ей льстит. Нехорошо, конечно, но еще хуже, если б она им отказывала только поэтому. Она их знает как облупленных. Стоит выбрать одного – и рухнет хрупкое перемирие, что зиждется на решительном отказе обоим. Ничего себе творец. Создал такой неуравновешенный мир. |