Онлайн книга «Легенда о свободе. Мастер Путей»
|
Детей нигде не было видно. Палстор пригласил его величество и эскорт, который сегодня состоял из семи рыцарей, но не людей графа, а отличившихся в Ливаде офицеров, в обеденный зал. Стол, несмотря на неожиданность визита короля, ломился от яств и напитков. Граф приготовил и развлечения: слуги с осторожностью внесли и установили огромную – с человеческий рост – арфу посреди парадной залы. Гани давненько на такой не играл. Он огляделся по сторонам, ища, кто же будет музицировать. Как оказалось – Баглисая! Ах! Она еще и играть умеет!.. Гани было так любопытно и так не терпелось услышать музыку в исполнении младшей дочери графа, что он даже не чувствовал вкуса фаршированного фазана и запеченных свиных ножек. Наконец, Баглисая улыбнулась, присела в реверансе – от этого вида Гани едва сдержал стон умиления, – и направилась к инструменту. В приглушенных витражными стеклами солнечных лучах она выглядела посланником Мастера Судеб, но руки держала неправильно и ноги на педалях – тоже. Гани так и подмывало обхватить ее сзади, поставить в правильную позицию ее… изящные кисти рук. Он откинулся на стул, обмахиваясь салфеткой, на лбу выступил пот. Здесь жарко?.. Баглисая взялась за струны. Король и придворные отложили столовые приборы и внимательно слушали. Гани скривился от фальшиво взятых нот лишь пару-тройку раз: удовлетворительный показатель для непрофессионального исполнителя. Громкие аплодисменты смутили молодую женщину: она заняла свое место, приняв поздравления Гани. – А ты, Музыкант, исполнишь для нас что-нибудь? – Только не «Обманутого короля», у меня уже оскомина на эту балладу… Король расхохотался. – У меня, признаться, тоже. Пой, что знаешь, Наэль! Гани знал подходящую к случаю песню. Он не воспользовался громоздкой арфой – за ней неудобно петь, – подстроил лады на своей неизменной лютне и начал: Плясал мотылек на лугу в цветах, Купался в солнца лучах, Хмельной пил нектар, на пыльце он спал, С собою красавиц звал. Блеснули на солнце два алых крыла, Она за собой звала, Такой красоты не встречал мотылек, Вид дивный его увлек. За ней полетел он в дремучий лес, Где солнце скрыто в ветвях, И луг за деревьями вдруг исчез, Ему же не ведом был страх. «Ее я найду», – мотылек наш пел И смело во тьму летел, Но алые крылья скрылись с глаз, И свет надежды угас. И он заметался в лесной тиши: «Где луг мой? И где цветы?» И жадно искали его души Враги: «Заблудился ты?» Летел он, не глядя, что впереди, Летел и света искал. И вот паутина дрожит на пути, И виден врага оскал. Паук уже лапы свои потирал, И в сеть мотылек попал. Спешит убийца героя добить И крови его испить. «Как хороша ловушка моя, Не подвела никогда, Как я хитер, как ловок я. С тобой же случится беда!» Рванулся в отчаянье наш мотылек, Освободил крыло, Но враг-паук уже не далек: «Тебе, друг, не повезло!» И вот уже алчно сверкают глаза, И вырваться уж не успеть, Прощанием с жизнью, скатилась слеза, Паук подготовил сеть… Вдруг тень накрыла собою двоих: Убийцу и жертву его, И птица спустилась с небес на миг, Чтобы склевать одного. Проглочен тот, кто торжествовал, Кто царство ловушек плел, Что есть посильнее его – не знал И этого не учел. И освободился наш мотылек, И к лугу дорогу нашел, Как он был от дома далек! Как далеко ушел… И радуют глаз родные цветы, Красавицы-мотыльки, А алые крылья – пустые мечты, Обманчивы и горьки… Мило громко зааплодировал; рыцари и Палстор, а также Малисиния с Баглисаей присоединились к королю. Гани остался сидеть на импровизированной сцене, на стуле посреди залы, около огромной арфы. Его руки сами потянулись к золоченым изгибам и водопаду струн. Инструмент был восхитителен: пальцы Музыканта заскользили, и звуки полились, наполняя пространство залы. Совершенно неподходящая музыка для того, что должно произойти сейчас… Слишком нежная, слишком чистая… – А где Мило и Брай? – спросил вдруг король, заставив Малисинию улыбнуться, Баглисаю замереть, а Палстора, изумленного таким вопросом, поднять бровь: раньше его величество никогда о детях не справлялся. – Они с нянечками в детской, – сказала Малисиния. – Так ведите их сюда!.. – добил Мило Палстора. Тот не знал – обрадоваться ему или насторожиться. Малышей привели, и Мило подхватил двухлетнего Брая, усаживая к себе на колени. – Когда не думаю о них, как о моих сыновьях, проникаюсь глубокой симпатией и умилением, – сказал король, доброжелательно улыбаясь. «Что означает сия фраза?..» – мучительным раздумьем читалось на лице графа. Король достал медальон, подаренный когда-то Малисинией и, не снимая с шеи, дал Браю поиграть с ним. Малыш вцепился в блестящую штуковину, рассматривая ее широко распахнутыми глазами. Гани взглянул на эту сцену и отвернулся. Что будет с этими мальчиками? Они ни в чем не виновны… – Тебе нравится, малыш? – спросил Мило у Брая. Тот закивал. – Тогда возьми себе. Когда-нибудь подаришь своему сыну. Там внутри, – король открыл медальон, – ты и… Мило. Меня тоже зовут Мило. А тебя зовут, как моего отца. Король наклонил голову, давая возможность мальчику стащить с него цепочку с медальоном. Морщинка пролегла между красиво изогнутых бровей Малисинии, лицо Палстора оставалось каменным, Баглисая хлопала длинными ресницами… Гани играл. Музыка его сама по себе становилась тревожной и печальной. – Когда-нибудь… – продолжал король, как будто по-прежнему обращаясь к Браю, – вот так же, как тебя, я буду держать на руках собственного сына. Палстор вскочил. – Ваше величество?.. – прозвенел тревожным колокольчиком нежный голосок Малисинии. Баглисая спрятала порозовевшее личико в ладонях. – Это и есть ваш собственный сын, ваше величество!.. – процедил сквозь зубы Палстор. – Беги, малыш… – Мило ссадил его с колен и подтолкнул легонько к няне, та подхватила ребенка и по знаку Малисинии поспешила к выходу. Девушка, державшая все это время на руках Мило, последовала за ней. Брай уносил в маленьких ручках сверкающий драгоценными камнями медальон… – Эти дети очень милы, Палстор… – холодно произнес король, – мне жаль, что они стали твоим орудием. Орудием лжи, интриг… Я позабочусь о том, чтобы они выросли достойными людьми. Но эти мальчики – не мои сыновья! |