Онлайн книга «Непрощенные»
|
– Их дивизия разбита и расформирована. Все равно куда-нибудь вольют. Почему не к нам? – Отличное предложение, товарищ капитан. Вот только… Вдруг не согласятся? Окруженцы стремятся к линии фронта. Капитан удивленно посмотрел на подчиненного: – Согласятся – не согласятся… Мы с вами, товарищ лейтенант, не на праздник урожая их приглашаем. Задача каждого в это нелегкое время – служить там, где он будет полезнее. – А если упрутся? – Приказом дадим Волкову петлицы лейтенанта госбезопасности, Палянице – младшего. – Заключенным? – изумился лейтенант. – Слушай, лейтенант! Не старайся казаться глупее, чем ты есть. Во-первых, мы не знаем, заключенные ли они? Может, друзья детства и привыкли звать друг друга такими именами? Во-вторых, звание присвоят не бывшим зэкам, а Волкову и Палянице. По ним у нас нет ничего? – Все чисто. – Вот! – Наркомат не поддержит. Капитан зло зыркнул покрасневшими глазами: – Москва и черту звание присвоит – лишь бы немцев бил! Лично напишу Цанаве! Багренцов все еще сомневался: – Достойны ли? Начальник откинулся на спинку стула и ухмыльнулся: – Вот и проверишь! Полетишь за документами и на месте разберешься. – Я? Есть! – вытянулся Багренцов. – Не надо, Ваня, – поморщился капитан. – Не в строю. Отвезешь им боеприпасы, как просит Попова, а ей – обмундирование и батареи для рации. В платье среди мужчин неудобно, в форме и уважения больше. Обратным рейсом доставишь раненого – все равно пустым лететь. Захвати петлицы для Волкова и Паляницы. А вот вручать их или нет – решишь на месте. – Понял, Арсений Евгеньевич! – Все! Теперь – отдыхать! Ночь не спал. Полетишь вечером, днем вас непременно собьют: фашисты в небе хозяева, за каждым нашим самолетом гоняются. Лейтенант отдал честь, повернулся и вышел. Василевский подошел к окну и некоторое время смотрел на суету во дворе. «Партизанский отряд с танком, – хмыкнул мысленно. – Такое даже помыслить трудно. Вот и используем! Надолго группы не хватит, разобьют ее быстро, но сейчас главное – заставить немцев притормозить и назад оглянуться. Каждый убитый враг – шаг к победе. Паника в немецком тылу – десять шагов. Даже двадцать…» Василевский не знал, что совсем скоро он сам возглавит диверсионный отряд. Их забросят в немецкий тыл, где они будут сражаться, пока, обескровленные, загнанные в глухие леса, не разделятся, чтобы выбраться поодиночке. Раненый капитан, не желая связывать подчиненных, останется. Его выдадут, и он погибнет в неравном бою. Об этом станет известно только после войны. Лейтенант Багренцов сгинет еще раньше. Бумага о представлении танкистов к командирским званиям затеряется в штабах… Василевский об этом не знал и потому искренне радовался. * * * Климович выскочил из дверей как ошпаренный. Отбежав в глубь двора, остановился и стал поправлять обмундирование. – Ну? – спросила Люба. – Велел… убираться! – опустил глаза мехвод. По лицу мехвода было видно, что «убирайся» – совсем не то слово, которым его выпроводили. – Что он делает? – не отстала Люба. – Гармошку нашел, – вздохнул Климович. – Играть будет. – Он гармонист? – Не знаю, – пожал плечами мехвод. – Сказал, что попробует. Вдруг пальцы вспомнят. – Где Паляница? – С хозяйкой ушел. По грибы. – Какие в июле грибы? – возмутилась девушка. Мехвод ухмыльнулся. Люба поморщилась. На этот хутор они наткнулись случайно. На немецкой карте здесь был лес, и нечаянной находке Волков обрадовался. Хутор представлял собой деревянный дом с сараями, с трех сторон обступившими обширный двор. Во дворе свободно поместился танк с тракторной тележкой, оставив место для выгула кур. Они мгновенно оценили новые сооружения: прятались под тележкой от дождя и солнца, взбирались на танк, чтоб с высоты оглядеть окрестности, и, естественно, гадили. Коля-мехвод ругался, гонял пернатых, но без успеха: стоило отвернуться, как куры лезли на танк. Применить к ним более радикальные меры воздействия боец не решался. Гостей на хуторе встретили сердечно. Не сразу. В первые минуты возник конфликт, но наладилось. Хозяйка – молодая, бездетная вдова, за ужином увивалась вокруг младшего лейтенанта, а как стемнело, повела его показывать спальню. Обратно в горницу они не вернулись. Волков с бойцами отправились спать в сарай, Люба пристроилась на лавке. Спала плохо: мешали стоны и охи, доносившиеся из-за стены. Занимая хутор, Волков планировал утром уйти, но радиограмма из Могилева изменила планы. Группа обрадовалась нечаянному отдыху. Бойцы попарились в бане, постирались, сбрили многодневную щетину. Танк и прицеп, чтоб чужое око не приметило, отогнали в лес и замаскировали. Ублаженная лейтенантом хозяйка не пожалела кабанчика. На ласку красноармейцы ответили добром. Оценив обстановку крестьянским глазом, одни взялись косить лужок и заготовить сено, другие пилили и кололи дрова. Бойцы пасли корову, кормили свиней, варили еду и даже пекли хлеб – хозяйке было недосуг. Она ежедневно водила Паляницу показывать окрестности, с каковой целью оба исчезали с рассветом и возвращались к полудню. Бойцы наслаждались нечаянной передышкой, Паляница – вниманием хозяйки, только Волков грустил. Петлицы с «кубарями», врученные прилетевшим из Могилева командиром, сержант принял ошарашенно, а назавтра запил. Самогонка у хозяйки имелась, а буде кончилась, пополнить запасы не составляло труда: в кладовой в бочке пыхтела брага. Воинская часть, лишенная командирского ока, превращалась в колхоз. Видя это, Люба страдала. Из распахнутого окошка дома донеслось рычание ладов: невидимый гармонист пробовал инструмент. Нестройные звуки сменились мелодией. – Итишки-какишки! Не забыл! – донеслось из окна. Музыка утихла, гармонь рыкнула раз-другой – гармонист подбирал мотив, и мелодия полилась. Печальная и надрывная. Впечатлению способствовал вплетшийся в музыку бас. – По полю танки гpохотали, Танкисты шли в последний бой, А молодого командиpа Hесли с пpобитой головой… Голос дрогнул, певец шумно втянул воздух и затянул второй куплет: – По танку вдаpила болванка, Пpощай, pодимый экипаж. Четыpе тpупа возле танка Дополнят утpенний пейзаж… – Это что? – удивилась Люба. – В первый раз слышу! – Хорошая песня! – пояснил мехвод. – Командир ее часто поет. Машина пламенем объята, — ревел отпущенный в раздолье бас, — Вот-вот pванет боекомплект, А жить так хочется, pебята, |