Онлайн книга «Беги, ведьма»
|
– Ты не справилась. – Этот голос она не слышит, а чувствует. Шляпками стальных гвоздей, впивающихся в плоть. – Слабая. – А тень говорит, что я сильная. Врет? – Еще тень не велит оборачиваться, и она не станет. Этого нельзя делать ни за что! – Тени никогда не врут, просто не говорят всю правду. Такова их суть. Значит, вот какая у них суть – не говорить всю правду. – А если спросить? – А тебе очень хочется спрашивать? – В голосе слышится насмешка. – Тебе вообще много хочется? Нет. Сказать по правде, ей вообще ничего не хочется, даже сказок. Если только картинок. Картинки позволяют вспоминать и чувствовать, позволяют хотеть… – Она очень нетерпеливая. Такая же, как ты. – Голос проходится невидимым молотком по невидимым шляпкам невидимых гвоздей, вырывает из горла даже не крик, а сип. – Больно? – Больно! – Это хорошо. Это означает, что шанс еще есть. – У кого? – У тебя. Глупая, но сильная. Твоя тень тебя не обманула, а моя кровь не подвела. Кровь – это что-то густое и черное. У остальных – красное, а у нее – черное. Чужая кровь, непрошеный подарок, от которого только боль и слезы. Кто даритель? Тот, кто стоит за ее спиной… – Не оборачивайся. – На плечи ложатся тяжелые ладони. Цепкие пальцы больно впиваются в плоть, не стряхнуть, не вывернуться. – Кто нетерпелив? – Тень, твоя тень. Ей не стоило оставлять тебя здесь одну, не стоило уходить. Страшно? – Страшно. А еще больно. Невидимые пальцы играют на жилах, как на струнах. Она кричит, но не слышит собственного крика. – Что еще? Что ты чувствуешь? Хватка слабеет, и ей кажется, вот сейчас она упадет. Не падает, остается стоять, как подвешенная на ниточках кукла. Ниточки-нервы привязаны к шляпкам гвоздей, и невидимый кукловод решает за куклу, что она должна делать. Руки поднимаются, поворачиваются ладонями вверх. Черный рисунок вен похож на жилки на кленовом листе. Красиво, а с болью можно стерпеться. – Что ты чувствуешь? – Мне интересно. – Что тебе интересно? – Что там. – Где? – В картинках, которые показывает тень. – В картинках… Натяжение нитей слабеет, и руки безвольно падают вниз, словно она им больше не хозяйка. Становится обидно. Еще одно забытое чувство. Пальцы сжимаются в кулак. – Злишься. – Голос не спрашивает, голос утверждает. Ударить бы со всей силы, до крови. Любой, хоть красной, хоть черной. Черная кровь. Что в ней особенного? О чем она забыла и сейчас так мучительно пытается вспомнить? – Это плохое место для всех. Даже для меня. А для такой, как ты, оно смертельно опасно. Странно, что ты до сих пор держишься. – Какая я? Кто я? – Правильный вопрос. Другой бы спросил, где он, но ты все еще чуешь суть вещей. Тебе здесь не место. – А где мне место? – Там. Птаха вернулась, вцепилась коготками в ветку, посмотрела неодобрительно. – Там красиво. – Там красиво, потому что там настоящая жизнь. Жизнь – это ветер в лицо и холодные капли на коже, и запах безвременников, и вишневые лепестки на ладони. Жизнь – это то, что она почти забыла, от чего добровольно отвлеклась ради чего-то очень важного. – Она поспешила, твоя тень. Ты еще не все забыла, а она решила, что уже может уйти. – Куда? – В настоящий мир, чтобы когда-нибудь поменяться с тобой местами. – Поменяться местами?.. – А ты не знала? Не слышала никогда этой сказки? – В голосе – насмешливое удивление. – Слишком поздно я тебя встретил, слишком мало сказок рассказал. Сказок… Сказки ей рассказывала бабушка. Когда-то очень давно, уже и не вспомнить когда. Те сказки сладко пахли леденцами, от которых ладошки становились липкими. Те сказки перетекали в веселые и радостные сны. Были и другие, уже почти забытые, с запахом пыли, мокрой собачьей шерсти и грозы. Эти сказки оставляли на ладони черную лужицу крови и прорастали в жизнь кошмарами. Эти сказки рассказывал умирающий старик. Сказки шли довеском к чему-то страшному, но неизбежному, как майская гроза. Картинку перечеркнула белая молния, на мгновение расколола на две совершенно одинаковые половинки. Птаха испуганно взмахнула крыльями, но осталась на ветке. Страшные сказки ей рассказывал… Сказочник! – Не оборачивайся! – Тяжесть чужих рук на плечах делается невыносимой. – Не вздумай на меня смотреть. – Почему? – Потому что соблазн убить тебя и без того слишком велик. Мне тяжко, девочка. Мир теней одинаково немилосерден как к живым, так и к мертвым. Это плохой мир. – А я, я какая: живая или… мертвая? – Живая. Пока. Тебе осталось недолго, если… – Если что? – Если откажешься от моей помощи. – И что будет? – Ты сама станешь тенью. Будешь жить тут. Или не жить. Не думаю, что у теней есть настоящая жизнь. А потом, может, через сотню, может, через тысячу лет в твой мир придет вот такая же сильная, но глупая, и вы заключите сделку, которую нельзя нарушить. Ты исполнишь желание, тени в этом мастера. И она, та, другая, останется с тобой, а потом и вместо тебя. – А я? – А ты вернешься в мир живых. – Тенью? – Не тенью, но и не человеком. – Кем тогда? – Сумраком в человеческой оболочке. – Неприкаянной душой? – У сумрака нет души. Сумрак – это сумрак. – Я не хочу становиться сумраком. Картинку снова раскололо на части, послышался гром. – Значит, тебе стоит попытаться уйти, вернуть себе свою жизнь. Пока я здесь, пока твоя тень отсутствует. – Я заключила сделку. – Честная. Честная и глупая. У нас с тобой тоже была сделка, ты приняла мою силу. – Я стала ведьмой. Ведьма. Слово не кажется ей ни страшным, ни неприятным. Констатация сути, только и всего. – Посредственной ведьмой, если уж начистоту. Ей бы обидеться, да вот не получается. Что ж обижаться на правду! – Но лучше посредственная, чем мертвая. – Вы хотите мне помочь? Желание обернуться, посмотреть Сказочнику в глаза невыносимое. – Не смей! – Голос оглушает, почти сбивает с ног. – Не смей оборачиваться. Я не затем пришел, чтобы убить, я хочу спасти. |