Онлайн книга «Человек со звезды»
|
– Вам надо спешить? Игорь обреченно кивнул. – Идите. Я сама доеду. Не волнуйтесь. Она смотрела на него, будто чего-то ждала. – Простите меня, Настя, – повторил он. – Я очень хочу вас видеть. Можно я вам завтра позвоню? Ну когда бы еще Игорь рискнул так сразу, ничуть не стесняясь, сказать все, что думает, что чувствует сейчас? Да никогда, не было с ним подобного. А тут то ли волнение, что потеряет он ее, помогло, то ли странная его раздвоенность: и хочется остаться, и старик Леднев ждет – и подготовила то, что он сказал. И Настя тоже не подкачала. – Конечно, позвоните. Я буду ждать. Телефон вам Наташа скажет, я ее предупрежу. – Вот тут она повернулась и пошла, не оборачиваясь: все-таки надо марку поддержать, именуемую женской гордостью. Или женской независимостью. А Игорь смотрел ей вслед и уже, пожалуй, не видел ее. А видел – внутренним, что ли, зрением? – лес, темный, по-ночному прохладный, узкий покрасневший край неба на востоке: подымалось солнце. 4 Каждый раз, вечером, старик Леднев грозился встать первым, бог знает в какую рань, и беспощадно будить Игоря. Не получалось. Леднев еще похрапывал, с головой накрывшись необъятным брезентовым плащом, а Игорь уже разжигал костерок на месте вчерашнего, на остывших за ночь угольях, набирал воду в ручье или роднике – ночевать старались неподалеку от воды – и тогда сам беспощадно расталкивал профессора. Вот и нынче приладил Игорь над костром закопченный котелок, медный, луженый, куда тяжелее алюминиевых – современных Игорю, стащил с профессора плащ. – Павел Николаевич, подъем! Профессор скукожился на сухом лапнике, колени к подбородку подтянул, руками их обнял, глаз не открывал. Однако сказал: – Сейчас, сейчас… Отыди от меня, изверг. – «Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало…» – Игорь не врал: солнце давно поднялось над верхушками деревьев, высветило, выжелтило траву в лесу, грело. День обещал быть теплым, а то и жарким. – Я же сказал: сейчас… Русского языка не понимает, охломон… – плаксиво затянул Леднев. Вдруг открыл один глаз, левый, уставил его на Игоря. – Заварку насыпал? – Не велено было. – То-то! – Споро сел, как ванька-встанька, пятерней лицо утер – умылся вроде. – Закипела? – Кипит… – Игорь всегда с любопытством наблюдал за процессом утреннего оживления старика Леднева, именно оживления, другого слова не подберешь. Только-только лежал трупом, и – бах! – живой и деятельный, будто и не спал вовсе… Леднев чай сварил, заварки его драгоценной никто не трогал, вот он и доволен был, даже несколько разнежен. – Куда ты так торопишься? – только и спросил. – В Лежневку вашу. – А там тебе чего? «Чего»… Профессор называется. – Может, Пеликан подгребет… – Он тебе что говорил, Игорек? – Говорил: до города увидимся. – У-у, до го-о-орода… Эдак он в любой момент способен объявиться. Хоть сейчас. – В Лежневке он будет, – упрямо сказал Игорь. – Надежды юношей питают… А вот как ты мыслишь, Игорек, не супостат ли наш Пеликан, не тать ли ночной? Вот кличку разбойничью носит… Попробуй разбери старика: то ли он шутит, то ли всерьез считает Пеликана разбойником. – Вздор вы несете, Павел Николаевич, и сами о том знаете. – Почему вздор? – Старик поел, попил, теперь сидел, жизнью наслаждался. А когда он в таком состоянии – Игорь заметил, – то склонен праздно философствовать. – Вот, к примеру, где он бродит? Почему не с нами, коли ему в город надо? – А может, ему еще куда надо? – Допустим. А зачем скрытничает? Отчего бы ему не поделиться своими планами с двумя добрыми странниками? – С вами поделись… – Обижаешь, Игорек. В своей многотрудной жизни я еще никого не выдал, не предал, на тридцать сребреников не льщусь, ныне их только на рюмку водки и достанет, а ранее, до пролетарского переворота, мне жалованья хватало. При слове «переворот» Игорь поморщился: слабоват профессор в политграмоте, терминологию путает. – Все на деньги меряете? – А идеалы нынче бесплатно дают. С одной стороны: кто был ничем, тот станет всем. А с другой: отстоим святую Русь от посягательств черни. Какой идеал тебе по душе, а, Игорек? Игорь усмехнулся: – Первый, конечно. – А папаша-то инженер, то есть буржуй. Как совместить? – Отец мой так же думает. – Хотя новой России инженеры понадобятся: строить-то придется… А вот как насчет профессоров? – И без них не обойтись, думаю. – Выходит, и я пригожусь государству рабочих и крестьян! Ах-ах, я роняю слезу от умиления… Значит, я тоже за первый идеал. А Пеликан? – А что Пеликан? – Ты, Игорек, про его идеалы что ведаешь? А что ведает Игорек? Ничего не ведает. Темен Пеликан, аки нощь. Ни красный, ни белый, ни серо-буро-малиновый. Хитрит, темнит, но за всем его балагурством, за шуточками да ужимочками скрывается что-то серьезное – это ясно. Конечно, можно спросить напрямую: за кого ты? Ну, спросил однажды… А в ответ получил: «За маму с папой». Игорь не очень перед Пеликаном раскрывается. Не мальчик, о правилах конспирации наслышан. Тем более легенда однозначна: сын интеллигентных, хотя и небогатых родителей, целый год жил у родственников в Ростове, идет в Москву своим ходом, потому что поезда теперь вещь ненадежная, пешком быстрее и проще, да и землю посмотреть хочется. А то что в Москве видал? Дом да гимназию… По такой легенде ни красным, ни белым быть не стоит: биография не позволяет. Но вот сочувствовать… А кому? Ну, тут Игорь чувств не скрывает. Кстати, легенды у них со стариком похожи. Тот тоже в Москву топает – аж из Царицына, теперешнего Волгограда. Застрял там у родственников покойной жены, а у них самих семеро по лавкам. Лишний рот в тягость. Вот и пошел профессор истории своими глазами историю поглядеть. Конечно, не легенда это в отличие от Игоревой, а правда. Старику Ледневу скрывать нечего. Хотя… Убеждений его, по-ледневски идеалов, Игорь не ведает. Так и ответил: – Я и про ваши ничего не знаю. Засмеялся меленько, будто Игорь что забавное сказал. – Мои идеалы давным-давно плесенью покрылись. Когда в Москву придем – если дойдем, – я тебе их презентую в отпечатанном виде. В типографии Московского университета. Называются «Смутное время». – Учебник? – Ошибник, прости за каламбурство. Писал о смутных днях в государстве российском, а как дожил до них, смотрю, не о том писал. Вот она, смута… – Он обвел короткими ручками вокруг себя. |