Онлайн книга «Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь»
|
Коммунистка была польщена. Она понизила голос: — Наверняка и Сталин будет на вашей премьере. Всем известно, как он любит театр. И вообще искусство, правда ведь? Кино, музыку… Это так же верно, как то, что фрицы не возьмут Сталинград, товарищ Гусеева. Искусство укрепляет дух. И Сталин знает лучше всех, что для победы недостаточно одних танков и гранат. И с тем же энтузиазмом парторгша подписала и вручила Марине справку об освобождении от работы до новогодних праздников. Марина зажала справку в своей дрожащей руке. Она как-то и не подумала, что Сталин может явиться прямо на премьеру. Он ведь действительно так любит театр «и вообще искусство»! Назавтра, свободная от работы в цеху, Марина уже к полудню была в Камергерском. Завернув в переулок, она тут же заметила черный ЗИС с заляпанными грязью крыльями, из которого выходила четверка «кожаных плащей» еще и в одинаковых зимних шапках. Один из них — в очках, с портфелем в руке, — сопровождаемый двумя усачами, вошел в здание МХАТа, четвертый остался дежурить у машины. Кровь бросилась Марине в лицо. Но надо было взять себя в руки, не подать вида, что испугалась. Воспользовавшись тем, что молодчик, прикуривая, отвернулся к стене, чтобы ветер не задул огонек, Марина тихонько прошмыгнула за его спиной. Свернув в подворотню, она перевела дух. Но с чего, собственно, она так перепугалась? Почему решила, что энкавэдэшники пришли именно за ней? Скорей всего, чтобы дать какие-то инструкции Камянову. Или, может быть, как раз сообщить, что Сталин посетит премьеру. Но если Сталин действительно будет в зале, как же ей выйти на сцену? А может, они все-таки явились по ее душу? К примеру, приказать Камянову снять Марину с роли или вообще вышвырнуть из театра. Марина вновь ощутила прежний ужас, который терзал ее много лет. Вернулось чувство, что она всего лишь загнанная зверушка. Мышонок в лапах котяры, не торопившегося расправиться со своей жертвой. Ну, тогда и пусть приканчивает скорей, чем так мучиться! Обогнув здание, Марина вошла в театр через служебный вход. Из актеров еще никого не было. Только уборщицы болтали в гардеробе. Не сняв шубы, не скинув платка, Марина по задней лестнице тихонько пробралась на площадку второго этажа. Приоткрыв дверь в коридор, Марина внимательно прислушалась. Из директорского кабинета доносились голоса. Камянов что-то говорил, пока его не прервала насмешливая реплика. Марина решила, что его одернул тот тип в очках. Слов разобрать не удавалось, лишь гул разносился по коридору. Но по интонациям было ясно, что с Камяновым говорят резко, неприязненно. Бормотание продолжалось. Теперь было не слышно Камянова. Через несколько минут голоса зазвучали громче. «Кожаные плащи» были уже в коридоре. Попрощались насмешливо, угрожающе: — До скорой встречи, товарищ Камянов. Затем донеслись их удаляющиеся шаги. Было слышно, как они спускаются по парадной лестнице. Потом все смолкло. Чуть переждав, Марина заглянула в дверную щель, проверить, не крутится ли в коридоре секретарша. Коридор был пуст, служащие театра попрятались по своим кабинетам. Марина пронеслась по натертому полу, минуя приемную, прямо к двери директорского кабинета. Камянов сидел в своем кресле, обхватив руками голову. Было ясно, что он в полном отчаянии. Увидев плачущего мужчину, Марина попятилась к двери. Но Камянов услыхал, как скрипнул паркет под ее каблуками. Директор вскинулся: — Марина Андреевна! Он был испуган ее вторжением. Выпрыгнув из кресла, Камянов подбежал к Марине. — Вы с ума сошли! Что вы здесь делаете? Он втащил Марину в кабинет, так резко дернув за руку, что она чуть не упала. Потом захлопнул дверь, опять повторив: — Да вы просто свихнулись! — Товарищ директор… Он приложил палец к губам, беззвучно повторив несколько раз: «Молчите! Молчите!» Мигнув ресницами, Марина подтвердила, что поняла его. Камянов отпустил ее руку, тревожно оглядел стены, потом опять обернулся к Марине, будто только сейчас обнаружил ее присутствие. Вдруг он стиснул Марину в объятиях. Его скорбное бормотание привело Марину в ужас. Наконец он отпустил женщину и взял сигарету из лежавшей на столе разодранной пачки. Дрожащими пальцами, желтыми от никотина, он зажег спичку. Немного успокоился только после третьей затяжки. Еще раз подав ей знак молчать, он вышел в коридор, шепнув Марине: — За мной! Вслед за Камяновым Марина спустилась вниз. Затем он втолкнул ее в комнатку-пенальчик. От густого запаха нафталина там было невозможно дышать. На полках, этажерках стояли болванки со множеством париков всех времен и народов. Марина почувствовала себя будто в гуще немой, слепой толпы. Камянов опустился на стул. — Все кончено! Надежды нет. «Совершенно бездарный перевод Пастернака. Да и сама пьеса неактуальная, идеологически вредная». Камянов постарался передать интонации энкавэдэшника, но никак не мог унять дрожь в голосе. — Сам дурак! Так сглупил! Меня ведь предупреждали, что Пастернак у них теперь в немилости. Но я не думал, что до такой степени… Вот и доигрался. — Но все-таки они ж не закрыли театр. Можно выбрать другую пьесу… — Поделом, поделом мне, товарищ Гусеева. А я уж размечтался… Представлял себе новогоднюю афишу: «Гамлет» и Пастернак… Ого-го! Камянов усмехнулся. Он снял очки и помассировал набрякшие подглазья. — Ну и воняет здесь! Затем снова надел очки и стал обшаривать свои карманы в поисках сигарет. Но пачка-то осталась в кабинете. Он вопросительно посмотрел на Марину. — Я не курю, товарищ Камянов… Он как-то странно глянул на нее. Взгляд был удрученный. Неожиданно он вцепился ей в руку и привлек к себе. — Марина Андреевна, — шепнул Камянов, — этой ночью взяли Каплера. Марина так и застыла с разинутым ртом. — Он уже целую неделю в Москве, этот псих… Вы знали? Вот и я нет. Он приехал не ради нас с вами. Кретин! Уверяю вас, он действительно сошел с ума. Никогда не угадаете, что он затеял. Это уму непостижимо! — Что непостижимо? — С кем он… Господи, это ж самоубийство! У всех на глазах. Целую неделю, если не больше. Явились на оперу Большого театра. Большой эвакуировали, но остаток труппы играет в филиале на Дмитровке. А я-то знаю, что Люся терпеть не может оперу… — С кем явился, Олег Семенович? — Со Светланой Сталиной! Марина остолбенела. От стоящего в комнатке смрада у нее вдруг перехватило дыхание. Камянов, потирая лоб, бормотал, будто уже к ней не обращаясь: — Подумать только! Любимая дочка от покойной Аллилуевой… Ох, идиот! Ну зачем она ему понадобилась, эта шестнадцатилетняя девчонка? |