Онлайн книга «Летающие качели»
|
– Они небось дуру по всему базару искали, – добавила Зинаида. Тетя Клава вспомнила хмурую бабу в ватнике. Она, возможно, простояла с утра целый день, пока дождалась единственную во всем городе дуру, и в тети-Клавину чашу терпения упала еще одна тугая капля. – А разве куры болеют? – на всякий случай усомнилась тетя Клава. – А как же? У них и печень бывает увеличена. – А лекарства им дают? – Какие курам лекарства? Под нож и в суп. Ты только не вздумай варить, – предупредила Зинаида. – Черт с ним, с рублем… – А куда я его дену? – Выкинь, да и все! – Так он же живой. Женщины замолчали, потом Зинаида сказала: – Вчера вышел из ванной, сел в кресло, начал ногти на ногах стричь. Так ногти, веришь, по всей комнате летят и в ковре застревают. А кто будет выковыривать? Я ему говорю: «Вы бы газетку подстелили…» – Я пойду, – задумчиво сказала тетя Клава. – Меня ждут… Цыпленок лежал, покорный судьбе, полуприкрыв глаза прозрачной пленкой. Тетя Клава достала с полки трехлитровую банку с рисом, отсыпала немножко в горсть, приподняла голову цыпленка и осторожно утопила ее в своей ладошке. Ощутила остро-тупой клюв, легкую тяжесть головы, услышала чуть проступающее тепло длинной вялой шеи. Цыпленок оставался безучастным, даже не приоткрыл глаз. «Не жрет», – констатировала тетя Клава, и на ее душу опустилась печаль, и ей самой, как цыпленку, захотелось прилечь и прикрыть глаза. Тетя Клава посмотрела за окно. Там гуляли старухи с детьми. Погода была промозглая. Старухи стояли спиной к ветру, втянув головы в плечи, неподвижные, как пингвины, а дети носились и вопили, распираемые радостью жизни, и было похоже, что у старух одна погода, а у детей другая. Дети расположены ближе к земле, и там другой климат. Тетя Клава перевела глаза на скорбный профиль цыпленка и вспомнила, что куры любят дождевых червей. Она взяла с плиты пустую консервную банку, в которую бросала обгоревшие спички, нашла алюминиевую ложку, надела куртку и пошла на улицу. На улице тетя Клава немножко постояла с бабками, деля их беседу, потом, как бы между прочим, отделилась от общества, завернула за угол дома и, оглядевшись по сторонам, достала из-под куртки ложку и банку. Тетя Клава для устойчивости поставила ноги на ширину плеч, наклонилась, крякнув, и стала энергично скрести ложкой землю. Земля была жесткая, спрессованная холодом, корнями не пробудившейся еще травы. Через минуту у тети Клавы перед глазами поплыли геометрические фигуры, она была не приспособлена стоять долго вниз головой. Тетя Клава распрямилась и сквозь мерцающие фигуры увидела реальную восьмилетнюю Ленку Звонареву. – Субботник? – спросила Ленка, кивнув на свежевырытую лунку в земле. – Червей копаю, – оробело отозвалась тетя Клава. – Рыб кормить? Тетя Клава промолчала, не хотела приоткрывать Ленке свою душу. – А мы рыбам готовый корм покупаем, – похвастала Ленка. – В зоомагазине. До закрытия зоомагазина оставалось меньше часа, поэтому тетя Клава ринулась туда на такси. Что-то заклинило в системе постоянного невезения, отказал какой-то клапан, и тете Клаве беспрерывно счастливо везло в этот вечер: и магазин оказался открыт, и корм не кончился перед самым носом, и машина летела над асфальтом, как самолет, и шофер сидел не отчужденный усталостью от малых тети-Клавиных забот, а был мудрый и доброжелательный, как сообщник. Правда, вся эта экскурсия в оба конца обошлась тете Клаве во столько же, сколько стоит здоровая взрослая курица. Но тетя Клава не вспомнила об этом. Она летела над асфальтом, заботливо придерживая на коленях два пакета: в одном копошились мелкие розовые гады, а в другом лежал какой-то прах, похожий на сухих расчлененных мух. Прошла неделя. Цыпленок выздоровел и бегал по квартире, царапая паркет своими загнутыми когтями. Тетя Клава вымыла его в ванной с польским шампунем без слез со смешным детским названием «Миракулюм». Зинаида предупредила запоздало, что кур купать нельзя, они от этого дохнут. Тетя Клава не спала всю ночь, то и дело поднимая с подушки голову, вглядываясь в угол, где комочком сгустившейся темноты дремал цыпленок. Он сидел, уткнув голову в грудку, цепко обкогтив спинку стула. Это был насест. Утром стало очевидно, что цыпленок от купанья не сдох, а стал очень красивый. Его перья сверкали белизной, лапы были нежно-желтые, а красный гребень пламенел над оранжевым глазом, у которого было какое-то неблагодарное склочное выражение. У петуха появились свои привычки, продиктованные, видимо, куриным инстинктом, потому что научить этому тетя Клава его никак не могла. В четыре часа утра он кукарекал, возвещая новый день. Кукарекал не браво, а ржавым, скрипучим сигналом, но и этого было достаточно, чтобы тетя Клава просыпалась, а потом лежала в бессоннице, глядя, как на полу вытягивается тень от рамы. Она боялась, как бы петух не побеспокоил соседей за стеной, и стала надевать ему на клюв резиночку от аптечного пузырька, и снимала только во время еды. Форточку тетя Клава не открывала, боялась, что цыпленок улетит, как журавль, в небо либо выберется на балкон и там его поймает соседская кошка Люся. Люся свободно разгуливала по балкону, а иногда вставала на задние лапы и, уткнувшись мордой в балконную дверь, разглядывала мебель своими прекрасными грешными глазами. По вечерам тетя Клава с петухом усаживались перед телевизором и смотрели все передачи подряд с таким вниманием, будто им надо было отзыв в газету писать. Тетя Клава сидела в кресле, а петух лежал у нее на коленях и, вытянув шею, смотрел на экран. Наверное, его гипнотизировали движущиеся серо-белые пятна. Больше всего они любили смотреть фигурное катание на первенство Европы. Иногда телевизионный оператор переводил свою камеру на зрителей, и тогда были видны болельщики: веселые старики в значках, тщательно причесанные старухи, изысканно-патлатые красавицы… Как всегда, звонила Зинаида, выводила пасти свою тоску. – А мой вчера знаешь когда домой явился? – зловеще спросила Зинаида. – Пока маленький, ничего… – обеспокоенно ответила тетя Клава. – А вырастет, боюсь – затоскует… – Кто? – не поняла Зинаида. – Петух. – Да пошла ты к черту со своим петухом! – А ты со своим зятем, – ответила тетя Клава и положила трубку. Жизнь текла размеренно, уютно-скучно. Случались плохие настроения, которые чередовались с хорошими без видимых причин, а просто для баланса психики организма. На работе, в четыреста восемьдесят третьем отделении, тетя Клава вдруг отказалась распространять лотерейные билеты. |