Онлайн книга «О том, чего не было»
|
– Ужас! – сказал Толя, и всем стало весело. Когда половина бутылки была выпита, Толя первый раз посмотрел на Наташу и сказал: – Вчера попал в одну компанию, там такая девочка была… И парень с ней в кожаных штанах. Вам бы он не понравился. – Почему? – спросила Наташа. – Потому что вы серьезная. «Как раз понравился бы», – подумала Наташа, но ничего не сказала. – Ну, ну… – Ирка обрадовалась, что Толя заговорил. – Он пижонить начал, говорит: в каждом человеке девяносто процентов этого… Ну, сами понимаете. – Чего? – не поняла Ирка. – Дерьма. А я ему говорю: «Ты не распространяй свое содержание на других». Толя замолчал. Наташа поняла, что он обижен и переживает. – Не обращайте внимания, – сказала она. – Да вообще-то, конечно, – согласился Толя. – Вы где живете? – Нигде. – Как это «нигде»? – Очень просто. Плаваю – и все. – А дом-то у вас есть? – Был, а теперь нет. Давайте выпьем. Все подняли рюмки. – Жена сказала: «Надоел ты мне». Я и ушел. – Жалко было? – спросила Ирка. – Чего? – Жену. – Жалко. – Толя прищурился. – До слез жалко. Однажды ночью просыпаюсь и плачу. Слезы текут, ничего поделать не могу. Думаю: господи, да я ли это… Все замолчали, думая о своей жизни, и только Ирка не умела думать о себе. – Неужели никак нельзя было? – Она посмотрела на Толю. – Наверное, нельзя. Я без жены еще как-то проживу. А без своей работы – нет. – Понятно, – сказала Наташа. Ей это было понятно. Ирка включила приемник. Заиграл симфонический оркестр. У Толи глаза были голубые, а волосы русые. За его спиной висела занавеска, а за занавеской лежал город – далеко, во все стороны. А после города кончались дороги и начинались поля и деревни, потом другие города. Наташа вдруг кожей ощутила это все: расстояние и бесконечность. – Так-то ничего бы, – сказал Толя, – плохо только, писем нет. Когда на корабль письма приходят, как будто веревка от земли протягивается. Не утонешь, ни фига с тобой не сделается. А когда писем нет… – Хотите, я вам напишу? – предложила Наташа. Толя промолчал. Ему не нужны были Наташины письма. Вот если бы написала жена или в крайнем случае девочка – приятельница парня в кожаных штанах. Толя многое умел: ходить на медведя, опуститься на дно в скафандре. Он умел интересно жить, но не умел интересно рассказать об этом. И не в силах был поменять то, что он может, на то, чего не может. – Ничего, – сказала Ирка, – все будет хорошо. Ей хотелось, чтобы у всех было все хорошо. Соседская девочка собиралась в детский сад. Она вытаскивала на середину комнаты все свои игрушки и разговаривала с ними. Слов было не разобрать, но звук голоса и интонации доносились четко. Дом был блочный, слышимость хорошая. Наташа лежала с открытыми глазами, слушала девочку и думала о себе. О том, как три года назад Игорь сделал предложение, она согласилась в ту же секунду, потому что Игорь был не халтурщик – они много бы переделали в жизни хороших дел. А на другой день он позвонил, извинился и сказал, что передумал. – Не сердишься? – спросил он. – Да ну, что ты… – сказала Наташа. – Конечно, нет… Говорят: война… А бывает, что и в нормальной жизни, среди гостей и веселья, все может кончиться одним телефонным звонком. – Сни-ми-и! – кричала сверху девочка. Ей что-то надевали, а она протестовала. В комнату из кухни вошла Наташина мама. Она работала медсестрой в больнице, любила тяжелобольных и презирала тех, кто болел несерьезно. Она любила людей, которым была необходима. Мать послушала, как кричит сверху девочка, и сказала: – Господи, всю нервную систему ребенку расшатали… – Если бы у нее была своя внучка, она ни за что не шатала бы ее систему, а жила только ее интересами. – Мам, – сказала Наташа, – хочешь, я ребенка рожу? – От кого? – От меня. – Идиотка! – сказала мать. – Ну что ты ругаешься, я же только спрашиваю. Зазвонил будильник, отпирая новый день. Училище размещалось в старом особняке. Раньше в этом особняке жил обедневший дворянин. Комнаты были тесные, лестница косая. Наташа любила эти комнаты и лестницу, коричневую дверь с тугой и ржавой пружиной, тесноту и пестроту звуков. В самой большой комнате, которую дворянин прежде называл «залой», а теперь все звали «залом», занимался хор. Здесь все как обычно: та же декорация, сорок стульев, рояль. Те же персонажи – сорок студентов, концертмейстер Петя. Концертмейстер – профессия не видная. Например, по радио объявляют: «Исполняет Лемешев, аккомпанирует Берта Козель». Лемешева знают все, а Берту Козель не знает никто, хотя объявляют их вместе. В консерватории Петя учился тремя курсами старше, его звали «членистоногий». Было впечатление, что у Пети на каждой руке по два локтя и на каждой ноге по два колена и что он весь может сложиться, как складной метр. Сразу после звонка отворяется дверь и появляется следующее действующее лицо – декан Клавдия Ивановна, за глаза – «та штучка». Она окончила университет, к музыке никакого отношения не имеет, не может отличить басового ключа от скрипичного. Осуществляет общее руководство. Принцип ее руководства состоит в том, что раз или два раза в год она выгоняет какого-нибудь отстающего и неуспевающего. Раз или два раза в год под косой лестницей бьется обалдевшая от рыданий жертва, а вокруг тесным кольцом в скорбном и напряженном молчании стоят друзья-однокурсники, и каждый предчувствует на этом месте себя. Сейчас «та штучка» вошла и села возле дверей на свободный стул. Студенты и студентки выпрямили позвоночники, как солдаты на смотру. Наташа не обернулась. Пусть декан беспокоится, и царственно откидывает голову, и изобретает принципы. А она – дирижер. Ей нужны только руки, чтобы было чем махать, и хор, чтобы было кому махать. И хорошая песня – больше ничего. А посторонние в зале не мешают. К посторонним, равно как и к публике, дирижер стоит спиной. – «Эх, уж как пал туман», – сказала Наташа и движением руки подняла хор. Она внимательно смотрит на первые сопрано, потом на вторые. Идет от одного лица к другому. Это называется – собрать внимание. Но Наташа ничьего внимания не собирает. Слушает сосредоточенно: ждет, когда задрожит в груди поющая точка. Потом эта точка вспыхивает и заливает все, что есть за ребрами, – сердце и легкие. И когда сердце сокращается, то вместе с кровью посылает по телу вдохновение. Наташа до самых кончиков пальцев наполняется им, и становится безразличным все, что не имеет отношения к песне. |