Онлайн книга «Три жизни Томоми Ишикава»
|
– Я не могу объяснить; я вообще не хотела с тобой связываться. Честное слово, мной тоже манипулируют. – Беатрис понизила голос. – Мне нравилось вместе искать сокровища, это было весело. Ты очень забавный. Но теперь я стала частью какого-то замысла против своей воли и оказалась в неловком положении. Я вынуждена лгать и недоговаривать, только для того чтобы твое приключение развивалось по плану. – Чьему плану? – Твоей подруги Бабочки. – Бабочка умерла. – Да, ты все время так говоришь, но есть масса доказательств обратного. Видимо, ты – тот самый человек, который может разгадать загадку. – О чем ты? Что ты недоговариваешь? Беатрис подошла и поцеловала меня в щеку. Один раз. – Пошли. Я покажу тебе деревце. – Зачем ты меня поцеловала? – Потому что мне стыдно. Мы обошли трубу и спустились по деревянным ступенькам в маленький садик, и свет на мгновение блеснул на листьях ползучих растений. Беатрис указала на маленькое деревце в горшке, стоявшем на двух кирпичах. – Низкое, как брокколи, – сказала она, и я подумал, что не прочь поцеловать ее. В губы. Но не стал. Я присел на корточки и посмотрел на деревце. Оно было красивое. Я понадеялся, что не придется выдергивать его с корнем, чтобы найти искомое. Я поднял горшок и между кирпичей обнаружил жестянку. Старомодную жестянку из-под карамели. Открыв крышку, внутри я обнаружил листок разлинованной бумаги, сложенный квадратиком, с огромной буквой Б, и две карамельки, завернутые в прозрачные фантики. Записка гласила: Еще кое-что для тебя, Бен Констэбл, последнее сокровище, очень ценное. Ты найдешь его под деревом, которое питает молодых бабочек, пока они не вырастут, на зеленой лужайке, где я часто сидела с книгой или пачкала руки в земле, когда полола и сажала. Садик рядом с библиотекой на Джефферсон-Маркет был зеленым уголком, самым близким к дому, где я жила, и казался почти что своим. А конфеты сделаны по слегка измененному рецепту, который оставила мне няня. Они называются горькие миндальные ириски. Я сама их приготовила. Надеюсь, тебе понравится. Конечно, хочется так много-много-много сказать, найти, сделать. Приятно бродить с тобой по улицам Готэм-Сити и показывать места из моего прошлого. Жаль, что я не видела улиц, где прошло твое детство. Но время истекло, и мы переходим от скобок к скобкам, и вступление никак не закончится… Целую, целую. Бабочка Я перевернул листок, ища продолжения, постскриптума или последнего примечания, но ничего не нашел. Внезапно мне показалось, что я сейчас расплачусь. Все слишком быстро шло к концу. Дочитав, я передал записку Беатрис. Она прочла ее, сложила и вернула, и я убрал листок в жестянку. – Вот сука, – сказала Беатрис, и я рассмеялся – громче, чем рассчитывал. – Ты правда так думаешь? – Не знаю, но очень уж хотелось это сказать. – Угостить тебя самодельной конфеткой? – предложил я, протягивая жестянку. – Нет. Я не стану есть конфеты с таким названием. Особенно если их оставила твоя подруга Бабочка. – Думаешь, она пытается меня убить? – Понятия не имею. Но абсолютно уверена, что эту дрянь тебе есть не следует. Я задумчиво постучал пальцем по крышке жестянки и убрал ее в сумку. – Пойдем? – А ты не хочешь полюбоваться видом с крыши этого огромного исторического здания? Ознакомиться со своим культурным наследием как человек искусства. – Нет, спасибо. – Ладно. Мы вышли через дверь, не подсоединенную к сигнализации, и Беатрис сказала: – Все-таки нужно спуститься по лестнице, чтобы ты проникся. – Хорошо, – согласился я. Лестница была белая, с мобилем в стиле поп-арт, болтавшимся в пустоте, которую образовывали лестничные пролеты. На стенах кое-где висели картины, как в художественной галерее. Мы спускались молча. Беатрис попрощалась с дежурным. Я даже не взглянул на него, поэтому не знаю, с каким видом он проводил людей, которых встретил пять минут назад. – Теперь куда? – спросила Беатрис. – Снова в Уэст-Виллидж. – Какая досада. Ты не видел большую часть Нью-Йорка. С тех пор как приехал, ты бегаешь по одним и тем же местам. – Я добрался с Бэттери-Парк до Центрального парка, с Тридцать третьей улицы до Бруклина. И притом пробыл здесь всего неделю. – По ощущениям, дольше, – произнесла Беатрис. – У тебя есть карта? – Нет. Она молчала, но сказать явно хотела многое. Мы шли по Шестой авеню, и я тоже молчал, пускай и хотел о многом спросить. Я первым вошел в ворота маленького сада рядом с библиотекой на Джефферсон-Маркет. Кот лежал на траве, и мы с Беатрис сели на скамейку рядом с ним. Я огляделся. – Ты видишь бабочек? – Нет. Но молодые бабочки живут не на тех же растениях, что и взрослые. – Правда? – Подумай сам. Молодые бабочки – это кто? – Гусеницы. – А что едят гусеницы? – Салат. – Это слизняки. – А, ну да. – Насколько я знаю, гусеницы очень любят вербу – как вон та, например, – сказала Беатрис, указав на невысокое деревце. – Ты и правда все знаешь. – Боюсь, что так. – Назови меня трусом, но я не стану копать под деревом средь бела дня. Предпочту дождаться темноты. – Неплохой план, – одобрила она. – Ответь на один вопрос. – Да? – Как ты платишь за квартиру? – С трудом. У меня были кое-какие сбережения, но они закончились. Мне нужны доходы, и побыстрее. – Нет, я имею в виду – как ты это делаешь? Что конкретно происходит? Какие действия ты предпринимаешь, чтобы оплатить аренду? – Выписываю чек, – ответила Беатрис. – И куда посылаешь? – В район Челси. – Неподалеку от отеля. – Да. – Кто получатель? – Бабочка. – Томоми Ишикава? – Ну да. – Чье имя ты пишешь на конверте? – Ее матери. – А ты знаешь мать Бабочки? – Да, – ответила Беатрис, и я понял, что фрагменты складываются. Кот посмотрел на меня. Я ненадолго задумался. – Я хочу с ней познакомиться. – Могу дать ее телефон. Позвони. |