Онлайн книга «Погружение»
|
Акванавт – это человек, который исследует океан так же, как астронавт исследует космос. Первых акванавтов спускали на тросах в стальном шаре на глубины, где уже побывали похороненные в море. В шаре стояли подносы с гашеной известью, которая поглощала выдыхаемый акванавтом углекислый газ. «Я чувствовал себя атомом, плавающим в открытом космосе», – вспоминал один из них. В 1954 году два офицера французского флота совершили первое погружение в абиссальную зону, на глубину 4023 метра. Погружение совершалось у берегов Сенегала в батискафе FNRS-3. Это оставшееся незамеченным погружение стало началом полетов в океан, менее прославленных, чем полеты в космос, но не менее героических. Во многом океан даже более враждебен, чем космос. Космический полет – это путешествие наружу, за пределы. Там видно, куда летишь, и космонавты обычно сидят во вращающихся креслах перед огромным экраном или иллюминатором. Космос – это невесомость и непредставимые прежде скорости, которые почти не ощущаются. Выброса газа достаточно, чтобы корабль двигался вперед, движение карандаша устанавливает курс, а воздух внутри находится под гораздо большим давлением, чем вакуум снаружи. Полет в океан – это, наоборот, путешествие внутрь, к слепоте. Это огромный вес, остановки судна в термоклинах, сжимающее давление воды и неприятное осознание того, что большая часть планеты, которую ты зовешь своим домом, тебе враждебна. В океане никогда не будет своего Нила Армстронга. Там ничто не освещает путь, нет горизонта и нет дороги вперед. Человеческое тело даже в скафандре слишком хрупкое и разжижаемое, чтобы ступить на морское дно. * * * Его оставили одного во дворе и дали возможность помыться. Он чувствовал себя как животное, которое зажали в угол, а потом неожиданно отпустили. По щекам стекали слезы. Появились другие боевики. Ему принесли чистую рубашку, чистый кикои и пару сандалий. Заставили завязать лицо платком, опустили рукава рубашки и повели куда-то по пустым занесенным песком улицам и безлюдной площади Кисмайо. Он оглянулся через плечо и увидел Индийский океан. От созерцания этого простора что-то в нем сдвинулось. Он выпрямился. Он снова стал частью этого мира, а не выдернутым из него разумом без тела. А Кисмайо из воплощенного безумия, вращающегося слишком близко к солнцу, сделался нищим городком. Он шел по улице, под солнцем, и ликовал. На ногах у него были сандалии. Он больше не прокручивал старые воспоминания – он создавал новые. По обеим сторонам от него шли боевики с автоматами за спиной. Они хотели создать впечатление, будто он белый моджахед, который может ходить куда захочет. Так они пришли к другой мечети, обвешанной красно-белыми неоновыми лампочками, как ларек с мороженым. Рядом стояла клиника иракского врача, который принимал пациентов по утрам и планировал джихад после обеда. Несколько моджахедов торчали на балконе на втором этаже и жевали фрукты. На двери операционной краснела наклейка с перечеркнутым автоматом. Осталась от старых времен, когда в Кисмайо работали благотворительные организации. Сейчас она ничего не значила. На балконе стояло множество автоматов и даже обложенный мешками с песком станковый пулемет ДШК. Его втолкнули внутрь. Для Сомали клиника была почти стерильна. Пол и все поверхности были выскоблены, стояли ведра с водой, окна и стеклянные двери были закрашены белой краской. В кабинете врача из-за ширмы вышла женщина в белом хиджабе. Медсестра. Она положила его на кушетку, расстегнула рубашку и коснулась груди. В голове все плыло. Она вколола ему в руку средство от малярии и противовоспалительное. Прикосновение ее пальцев казалось преступным. Медсестра встала у двери. Через несколько минут вошел врач и отодвинул ее. – Это моя работа, – резко сказал он по-английски. А потом обратился к Джеймсу: – Нам придется взять анализы крови и мочи. Доктор Абдул Азиз. Не Абдул Азиз ал-Масри, эксперт по химическому оружию, который был консультантом Аль-Каиды. А в отчетах арабской разведки его называли иракцем с металлом в руках. В 1996 году он летел на самолете Туполева, на котором суданцы отправили из Хартума в Кабул Усаму бен Ладена, у которого тогда не было денег. Это его арестовала пакистанская разведка в 1999-м, ему привязали руки к рулю грузовика, и он выбил дверцу локтем. Он, сбежав от пакистанцев, перенес несколько операций по восстановлению чувствительности в руках, был педиатром и терапевтом в Эр-Рияде, снова научился держать в руках младенцев и выписывать рецепты. Наконец, он устал от жизни в Саудовской Аравии и переехал в Сомали, чтобы оказывать медицинскую помощь бедным. Он пришел, и джихад последовал за ним. Во всяком случае, когда Азиз прохладными мягкими руками ощупал его ребра, чтобы определить повреждения, он увидел шрамы на предплечьях, куда вставляли металлические штырьки. Как дырки в папке на кольцах. * * * На следующее утро, увидев, что она работает, он нежно поцеловал ее в щеку и ушел к себе. Он валялся на кровати и читал газеты, а потом скачал на планшет одно из шоу Жака Кусто. Хотя она ничего не рассказала о вычислениях, необходимых для ее работы, он чувствовал, что Кусто что-то упустил. Если бы она попыталась объяснить ему свою последнюю статью, ей пришлось бы говорить о сложности вычислений, необходимых для работы с микромиллиметром поверхности воды, двигающимся между морем и небом и являющимся одновременно ими обоими и чем-то совсем другим. * * * Некоторые круглые шрамы на предплечьях Азиза поросли черными волосами, некоторые розовели в свете, падавшем из крашенного белым окна. Но человека нельзя свести к одной детали – шраму, хромоте, косоглазию, если это не полицейский отчет, конечно. Его брюки и крокодиловый ремень производили гораздо более сильное впечатление. Они заставляли думать, что он способен на неожиданные поступки. Руки у него были идеальные. Джеймс с удовольствием скосил на них глаза, когда Азиз ощупывал его сломанный нос. Пальцы пианиста: длинные, тонкие, нездешние. С маникюром. Удивительно, насколько мусульмане выделяются длиной пальцев. Так же как усы отличали маньяков нацистской Германии и Кремля, а толстые шеи – мелких аппаратчиков. Неприятный звук – и нос встал на место по щелчку двух пальцев, большого и указательного. Азиз отступил на шаг. – Ничего, прямо. – Для неверного, – заметил Джеймс. Азиз погрозил пальцем, но лицо у него было дружелюбное, не хитрое и не желчное. Врач отмечал его травмы на висевшем на стене изображении человеческого тела. Названия костей были подписаны по-английски и по-сомалийски. Рентгеновского аппарата здесь не было. – У меня кровь в моче. – Ничего страшного. Пейте больше, мистер Уотер. – Меня зовут Джеймс Мор. – Мор? – усмехнулся Азиз. – Ну и имя. – У него длинная история. А что будет с моим… пахом? – Пройдет. Я буду звать вас мистер Уотер. – Мне нужно выбраться отсюда. Вы мне поможете? |