Онлайн книга «Погружение»
|
В дверях стояла горничная. – Я разожгу огонь, мадам? – Да, пожалуйста. Огонь – это очень важно. Снаружи шел снег, скрывал небо, делал любое укрытие еще более ценным. А огонь – это чудо. На дне морском нет таких чудес. В доме Энки нет очага. Магма, бурлящая в морской воде, не видна и не слышна. Вулканический жар прожег скалы; там было настоящее извержение – но не было такого огня, как на поверхности. На воздухе пламя получает форму, объем и тень. Она передвинула стол так, чтобы смотреть на горящие дрова, а не на метель. Она работала над уравнениями, описывающими скорость удвоения популяции микробов. Разумеется, работала. Это была серьезная работа, монументальная. Она почти не заметила, когда к указанному ею часу принесли кофе. Она не думала о мужчине, которого встретила на пляже, а потом в холле. Она зеленой ручкой записывала на карточки цифры и свои замечания. К концу недели у нее будет целая стопка карточек. В Лондоне она сложит их по порядку и, выписав из них все важное, сложит их в деревянный картотечный ящик из тех, которые раньше использовали в библиотеках. Иногда она брала карандаш и вычисляла что-то на больших листах бумаги. Он постучался в дверь на пару минут раньше, чем они договаривались, – хотел посмотреть на нее за работой. Она его впустила, и он молча стоял у окна, ожидая, пока она закончит. Она попросила его закрыть дверь и первая пошла по коридору, по мягкому ковру, чувствуя спиной его взгляд. Ей нравилось внимание. Зима – время, когда нельзя без мужчины. Летние дни прекрасны, но мужчины летом потные и надутые. Зимой мужчина более привлекателен, более мужествен и доступен, даже если он впадает в меланхолию. А потом, не успела она дойти до лестницы, пришло новое ощущение, серьезнее. Время сжималось, складывалось, как оригами, но ей казалось, что так уже бывало. Точнее, именно это и должно было случиться сейчас. Они пообедали в зеркальном зале с огромными двустворчатыми окнами по всей длине. Летом эти окна открывали, и получалась веранда. На противоположной стене, выкрашенной в кремовый цвет, висели большие зеркала в позолоченных рамах, а в центре стены красовался мраморный камин, в котором ревел огонь. На каминной полке подрагивали огоньки свечей и стоял портрет Сезара Ритца в окружении персонала отеля. 1900 год. Работники слонялись по пляжу, повара в белых колпаках, садовники в рубашках, перечеркнутых подтяжками. На заднем плане застыло море, как будто подчеркивающее и объясняющее смысл отеля в жизни патрона и жизнях персонала и гостей. Лучше всего здесь подходило избитое выражение «второй дом». На несколько дней отель дарил гостям жизнь, какой у них никогда не было дома. Он был задуман и создан так, как иные задумывают и создают романы. В этот день в отеле горело множество очагов. Буря колотилась в окна, за стеклами почти ничего не было видно. Сосны и дюны еще можно было различить, а вот море уже нет. Снег становился все гуще, засыпал следы на лужайке, превращая землю в доисторическую пустыню, какая невозможна в Африке. Свечи отражались в окнах, с обратной стороны стекла падали крупные снежинки, и в огонь подкладывали все больше поленьев. Все это было совершенно очаровательно. Как хороша она была среди этой зимы. Он чувствовал, что должен занять какое-то место в ее жизни, хотя на дворе была уже суббота, а в среду он уезжал. Официант усадил их. Она почувствовала на руке легкое дуновение ветра от окна. Как чужое дыхание. – После вас, профессор, – галантно сказал он. – Откуда вы знаете? – повернулась она. – Видел в книге регистрации. И каких наук вы профессор? – Догадайтесь? – Обязательно? – смутился он. – Мне интересно. – Музыка? – Нет. – Антропология? – Продолжайте. – Юриспруденция? – Ошибка. – Что же тогда? – Математика. Я занимаюсь математикой в применении к изучению океанской жизни. Она с интересом изучала его лицо. Он явно не имел никакого отношения к академическим кругам, и в нем не было ничего смешного. У него была квадратная челюсть и выдающиеся скулы с тонкими темными сосудиками. Чисто выбритое лицо казалось довольно властным. А когда он улыбался, то будто светился. – Вы океанограф, – улыбнулся он. Она уже размазывала масло по хлебу и в запале взмахнула тупым ножом. – Нет такой науки океанографии. Просто разные науки занимаются изучением моря. – Или подводного мира. Странно, что он это сказал. – Точно, – ответила она. – А какой океан ваш? – В смысле? – Какой океан вы больше всего любите? – А, это просто, – она указала на окно. – Вот этот. Атлантику. – А почему? – С научной точки зрения или вообще? – Вообще, – осторожно сказал он. Он чувствовал, что его оценивают. – Атлантика охватывает половину западного мира. Это океан работорговли и пароходов. Финикийцы звали его Морем рока. Тут течет Гольфстрим. Это разноцветный океан. Серый и зеленый. Тут есть колонии морских птиц. Ну а еще это огромная масса ледяной воды, в которой можно утопить довольно высокие горы. – Насколько там глубоко? – В среднем 3600 метров. – Миссис Мемори! – «Тридцать девять ступеней»?! [10] – Ну я же сказал – миссис Мемори. Она расхохоталась. – А вы? Что вы делаете? Он ответил сразу, не хотел мучить ее догадками: – Я консультирую по вопросам водоснабжения в Африке. – Как благородно. – Консультирую британское правительство, – добавил он. – Значит, вы живете в Африке? – Да, в Найроби. – И как, нравится? Первое, чему он научился в разведке, – уводить разговор от своей работы. Он не рассказывал ей в подробностях свою легенду о работе инженером-гидротехником, а просто передал основные впечатления от Африки. Он описал ей сад в Мутгейге – висящие цветы, бассейн, миллионы муравьев, облепляющих древесные стволы после дождя, свою домработницу, повара и старого садовника. Подчеркнул, что живет один. Потом рассказал ей, как в сумерках катался на пони для поло по лесу Нгонг и видел высоко на дереве украденный двигатель, в котором, как в гнезде, сидела обезьяна. Пояснил, почему в этом лесу так много гиен. – Жители трущоб Киберы не могут позволить себе гроб, поэтому они просто относят мертвых в лес и хоронят после краткой церемонии под пнем дерева мугома. И вот так, случайно, кормят гиен. |