Книга Мы, страница 58 – Дэвид Николс

— Неужели мы все еще можем так говорить?

— Только в том случае, если это правда.

— Тогда я тоже тебя люблю.

Заснул я только к шести утра, а проснувшись в семь, обнаружил, что коленные суставы не сгибаются. Бедра болели так, будто меня сбила машина, поэтому у меня ушла куча времени, чтобы, с охами и вздохами, выскрестись из засасывающей утробы матраса и сесть на краю кровати. Ночью я отчаянно потел, кровать была такой сырой, что хоть кресс-салат выращивай; я осушил стакан воды на прикроватной тумбочке и проковылял, согнувшись в три погибели, к крошечной раковине, чтобы попить, а потом еще и еще. Более внимательный осмотр показал, что ноги мои выглядели ужасающе — влажные, бледные и костлявые, как свиные голяшки в вакуумной упаковке. Пятки и пальцы ног были покрыты красными волдырями. Одним словом, можно и не мечтать о том, чтобы сегодня хотя бы один раз — о трех даже и речи не могло быть — повторить вчерашний маршрут. Мне придется перестроить свои планы, отыскать наиболее оживленные городские артерии и засесть в засаде. Мосты Риальто и Академия, западный вход на площадь Святого Марка — без сомнения, рано или поздно Алби там объявится. Я залепил бесполезными пластырями самые страшные мозоли и волдыри, прошаркал походкой робота в столовую, наполнил плошки консервированными персиками и пыльными мюсли, а затем со всей осторожностью опустился на стул.

— Ой-ей-ей!

— Ну и как, вам удалось преуспеть? — спросила та женщина.

— Преуспеть в чем?

— Осмотреть Венецию за один день?

— Полагаю, что да. Вот почему я сейчас практически обездвижен. А как вам… Áccadémia? Ну что, я правильно произнес?

— Прекрасно. Только в результате я так туда и не попала. Передо мной оказался целый экскурсионный автобус, а я терпеть не могу заглядывать через чужое плечо. Слишком много туристов. Включая меня, разумеется.

— Вечный туристический парадокс: как найти место, где нет людей типа нас.

— Хотя, конечно, как и любой нормальный турист, я считаю себя путешественницей. — (Мы обменялись улыбками.) — Может, я слишком наивная, но я действительно не была готова к подобному столпотворению.

— Да, мне приходилось быть здесь только зимой.

— Возможно, август не лучший месяц. В Вероне было так же.

— Очень многолюдно.

— Значит, вы побывали и в Вероне?

— Только проездом. Провел там два часа. Пересаживался на другой поезд.

Она вздохнула и покачала головой:

— Я сделала ошибку, решив посмотреть балкон Джульетты. Он подействовал на меня удручающе. Еще никогда в жизни я не испытывала такого жуткого уныния.

— И на меня тоже! Аналогичная история.

— От всего этого просто хотелось блевать. — Я рассмеялся, и она, явно ободрившись, наклонилась вперед. — Вы едете в?..

Я ищу своего блудного сына.

— Еще точно не знаю. Как карта ляжет.

Секунду мы оба слушали тишину. А затем…

— Ужасно неловко кричать через всю комнату, — сказала она. — Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

— Вовсе нет, — ответил я, складывая карту, чтобы освободить место.

Полагаю, именно ради этого некоторые и путешествуют: чтобы знакомиться с людьми, хотя дело это всегда было для меня непростым и достаточно мучительным. Пустые разговоры, обоюдное саморазоблачение, чужие причуды и склонности, обмен мнениями и взглядами; нелепое и бессмысленное занятие. У Конни же, наоборот, было чрезвычайно развито стадное чувство, и я с удовольствием уступил ей привилегию заводить новые знакомства. Но сейчас эта женщина сидела прямо напротив меня, и мне ничего не оставалось, как протянуть ей руку.

— Я Дуглас. Как пихта [49] . — Плоская шутка, согласен, хотя вполне может найти отзвук в скандинавской душе.

— Меня зовут Фрея, но, боюсь, я не знаю, как обыграть свое имя.

— А как насчет картошки-Фреи? — вырвалось у меня, прежде чем внутренний голос отчаянно завопил: «Нет!»

Мы застыли в неловком молчании, и тогда я в панике решил прокомментировать ее завтрак:

— Сыр на завтрак, как это по-европейски. Сыр и салями.

— А вы у себя в Англии разве так не едите?

— Нет. Сыр за завтраком для нас табу. Точно так же огурцу и помидору нет места на утреннем столе англичанина. — Боже правый! Говори нормально, чертов остолоп!

— Хотя, положа руку на сердце, это вряд ли можно назвать сыром. — Она зажала бледный, потный квадратик между большим и указательным пальцем. — Дома у нас таким материалом покрывают пол в ванной.

— А то, что у меня в мюсли, они имеют наглость величать шоколадной крошкой.

— Мир сошел с ума!

— Похоже, тут не самый шикарный венецианский отель, да?

Фрея расхохоталась:

— Мне казалось, будет забавно устроить бюджетное путешествие, но подвергаться лишениям всегда лучше в теории, нежели на практике. — («Подвергаться лишениям». У нее оказался очень недурной английский.) — Мне сказали, что в комнате есть кондиционер, но он шумит, точно приземляющийся вертолет. А без него я просыпаюсь и первым делом отлепляю от себя мокрые простыни.

В ее последнем откровении была некая фривольность, и я рискнул продолжить:

— Фрея, а откуда вы родом?

— Из Копенгагена.

— Вы великолепно говорите по-английски.

— Да неужели? — улыбнулась она.

— По-английски вы говорите лучше, чем мой сын! — Очередная неудачная шутка, призванная напомнить, что именно меня сюда привело.

— Весьма признательна. Хотелось бы сказать, будто все это благодаря близкому знакомству с книгами Джейн Остин, но, если честно, своим английским я в основном обязана плохому телевидению. Полицейским реалити-шоу, детективам. К девяти годам буквально каждый датский школьник уже достаточно знает английский, чтобы перевести: «Мы нашли еще одно тело, инспектор». Ну и конечно, попса. Нас бомбардируют ею с раннего детства, по всей Скандинавии. — Она пожала плечами. — И действительно, это полный абсурд, что я говорю по-английски лучше, чем по-шведски. Но, «зная меня, зная тебя, мы уже ничего не исправим»! [50]

— Жаль, что не могу ответить вам по-датски.

— Не расстраивайтесь. Мы уже давным-давно расстались с надеждой, что мир начнет чему-то учиться.