Онлайн книга «Долгожители»
|
– Ничего, ничего, – приободрял братьев веселый Георгий. – Мы потрясем батю к вечеру ближе. Мы еще потрясем! Эта мелкая рвань нам только для разбега. Павел Алексеевич был слабеющий, теряющий волю человек, а они не понимали, и тем сильнее выпирало их не столько даже нежелание, сколько неумение щадить. Андрейка разглядывал Павла Алексеевича иначе: вот, мол, мой отец. Он и усики приглаживал, и смущался, но и он скрыть не сумел, и разочарование, поначалу робкое, уже вылезало наружу. Он, правда, поздоровался. Он приблизился. Он хотел что-то сказать. – У меня… – Андрейка запнулся, – …у меня ты рисовался в голове знаешь каким – сильным и могучим. – Болен я. – Павел Алексеевич мягко посмотрел на сына. Помолчали. – Не из-за денег прилетел, я прилетел тебя посмотреть… честное слово. – Надо, надо посмотреть, – подхватил Василий. – Отец у нас особый. Других таких, Андрейка, может, и вовсе нет. Он знает жизнь до точки, а уж если начнет про тайгу рассказывать – закачаешься! Георгий вмешался: – Батя, Андрейку узнал и нашел я!.. Вижу, возле бульдозера морда чем-то очень знакомая. Дай подойду ближе. И глаза не глаза, и нос не нос, а что-то есть. Расспрашиваю – кто? откуда? Так и есть: братан! – Не из-за денег я прилетел, – повторил ломающимся баском Андрейка. Работать они, разумеется, здесь, на краю земли, и не помышляли, не за тем прилетели, и подвижник Аполлинарьич на их счет здорово промахнулся – он вился вокруг них, уговаривал, он даже лебезил: «Ребята… Вы ж такие орлы… Поработайте», – а ребята посмеивались и отвечали ему, что времени у них никак нет и что орлы любят лежать, но не работать. Павел Алексеевич впал в дрему. А погода уже устоялась. Ребята, конечно, томились. Сообразив, что ларька здесь нет и что денег у папаши как никогда мало, они стали принюхиваться и вскоре обнаружили самогонку Джамили. «Шайтаны, шайтаны!» – криком кричала взбеленившаяся татарка, на что они опять же не без суровости ответили, что они не шайтаны, а орлы. Нашелся и стакан. Прикончив двухнедельный татаркин запас, орлы тут же забили крыльями и стали приставать к жующим консервы вертолетчикам – и к первому, и ко второму – полетим, мол, из этой глухомани немедленно, и с каких это, мол, пор вертолеты стали отправляться по часам, как поезда. Тут впал в раж Аполлинарьич. – Копать! – заорал он. – Копать, сукины дети! Он орал и хватал их за руки: – Копать!.. Василий сказал: – Ты что, старая выхухоль, совсем свихнулся? – Копать! – срывался на визг Аполлинарьич. – Раз уж прилетели, ройте – разве один я должен ямы копать? – Сейчас мы выроем тебе ямку, лысая блоха, – пообещал Василий, – последнюю, однако, больше тебе ямок не понадобится. Старик схватился за берданку: он орал, что здесь тайга, что здесь елки, а не пивная, и что он безответно уложит любого из них на месте. В тайге был и есть один хозяин – тайга!.. И он бацнул из первого ствола прямо над их головами. Ветку срезало как слизнуло, в перестук посыпались шишки, а потом повалили иглы и – совсем медленно – листья. – Не балуй, старичок, – спокойно возразил Георгий, – подумай сам: когда ж нам копать, до вертолета три часа осталось?.. – Копайте хотя бы и три часа! – орал фанатичный старик. Они не хотели копать хотя бы и три минуты. Они отняли у старика берданку, прихватили патроны и пошли охотиться: чтобы не прозевать время вертолета, они охотились поблизости, стреляли куда придется, веселясь и выхватывая друг у друга старое ружье. Они обошли болото. Немощный Павел Алексеевич лежал тем временем на цветастом одеяле и болезненно, обильно потел. Он слышал, как они постреливали, и нет-нет в слабости открывал глаза. «Не отходи от меня», – просил он Томилина. Томилин сидел рядом. Волнующийся за свою берданку, вещь в лесу и необходимую и престижную, Аполлинарьич потащился за парнями, – он ходил за ними следом и умолял не тратить заряды попусту. Он забыл, понервничав, натянуть сапоги и теперь прыгал с кочки на кочку. Наконец те натешились. На обратном пути старик шел и прижимал берданку к груди, ему казалось, что она опоганена. Они шли по тропе гуськом. – Что с отцом-то? – спросил Василий. – А? – С отцом, спрашиваю, что? – Кончается ваш отец! – Старик сердито крикнул. – Не может быть. – За свои годы я здесь поносников насмотрелся. Вот-вот бредить будет. И ладно, если еще день-два протянет… – Умирает? – Парни растерялись. Аполлинарьич вдруг несколько оживился: – Отец ваш, кстати, много работал, честно работал – он помрет, а его дети и дальше здесь потрудятся! – может, останетесь? – Нет. – Парни были едины. – Жаль. – Аполлинарьич покачал головой. – Ну хоть останьтесь на день-два, пока помрет, – все-таки родные, а? Все-таки не чужие руки глаза ему закроют, не чужие руки закопают в землю… Но Георгий разгадал маневр старика: – Остаться на день-два?.. А вертолет следующий только через год прибудет – э, нет, дедуля, ищи других! Старик прошептал: – С-собаки! Тщательно спрятав берданку в фургончик, забросав ее тряпьем, с сердцебиением и остаточной дрожью в руках, Аполлинарьич поспешил к котлу, чтобы поесть неостывшего кулеша, – в суете старик еще не обедал. Парни посовещались, они стояли в пяти шагах от Павла Алексеевича и склонившегося над ним Томилина. Они говорили негромко. Андрейка предложил: может, возьмем отца с собой, там его, может, подлечат?.. «Взять с собой?» – Георгий призадумался. Он отбросил окурок и направил шаги к Павлу Алексеевичу, чтобы потрогать ему лоб. Василий возражал Андрейке: – В больницу?.. А возни сколько – а ты знаешь, скоро ли мы его туда устроим? – Не знаю. – То-то. Меня, однако, баба ждет, дни считает, – баба – это не жена, она взмылку устроит! Георгий подошел и фыркнул. – Да и брешет старикашка. Чтобы наш отец загнулся от поноса – да быть этого не может, наш отец могуч… – И я про то. Старая блоха брешет – заманить хочет. Спит и видит, чтоб вертолеты без нас улетели. Первый вертолетчик как раз закричал издали: – Эй, вы!.. Время лететь! – Идем, идем! Прощаясь, они легонько похлопали отца по плечу, Андрейка, метнувшись, склонился к лежащему, поцеловал, – и, нагоняя друг друга, они, трое, помчались к вертолету. Они успели. Как только они ввалились в салон, вертолет взмыл. Второй вертолетчик ходил и пинал ногой выеденную консервную банку, у него оставалось еще час-полтора. – Полетим, – уговаривал Томилин Павла Алексеевича. |