Книга Плохие девчонки, страница 22 – Жаклин Уилсон

— Ну, хорошо.

И всю дорогу к участку Таня крепко сжимала мою ладошку под присмотром полицейской дамы. Каждый раз, когда ее узкие пальцы с обкусанными ногтями ободряюще поглаживали мои, мне становилось капельку спокойнее.

— Ты могла бросить меня и сбежать, — сказала я. — Но ты осталась. Ты знала, как страшно мне будет одной.

— Ага. Вот я дурочка, скажи? — с усмешкой ответила Таня.

Я заметила, как она косится на замок задней дверцы. Полицейская дама тоже это заметила.

— Эта дверь открывается только снаружи. Даже не пытайся сбежать, милочка.

— Вы меня раскусили, — сказала Таня, изображая досаду.

Она вела себя так, будто ей все равно. Я знала, зачем она это делает. Чтобы мне было спокойнее. Я могла только крепче сжать ее руку в знак благодарности.

Мы приехали в участок. Даже Тане расхотелось усмехаться или разыгрывать невинность. Нас провели по двору, через металлическую дверь, по темному коридору в большую комнату, где стояли только скамья и стол.

— Допрашивать будете, — поняла Таня, осматриваясь по сторонам.

— Похоже, для тебя это не в первый раз, — сказала полицейская дама.

Таня коротко и устало улыбнулась, тяжело опускаясь на скамью. Я села рядом и прижалась к ней.

— Раздвиньтесь, девочки, — сказал уже другой полицейский. — Меня зовут сержант Стоктон. А теперь скажите мне, как вас зовут и где вы живете. Я вызову ваших родителей.

— Что скажет твоя мама, Мэнди? — произнесла Таня. — Она меня убьет.

— Ты бы подумала о своей маме, — назидательно сказал сержант Стоктон.

— У меня нет мамы, — ответила Таня. — И отца нет. Его лишили родительских прав. Теперь вы должны спросить, как зовут моего временного опекуна.

Сержант кивнул.

— Умница. Похоже, ты знаешь всю процедуру не хуже меня. Так как же его зовут?

— Пэт. Она моя опекунша. Позвоните ей, она там с ума сходит, думая, куда мы запропастились. А теперь послушайте, сержант Стоктон. Я хочу, чтобы вы кое-что поняли. — Таня встала и подошла к столу. — Я вам откровенно скажу…

— Ну-ну. Даже не сомневаюсь.

— Я не шучу, я серьезно. Эта малышка…

— Она не с тобой?

— Ну конечно, со мной. Нет смысла врать. Но она просто дочка наших соседей. Моя опекунша присматривает за ней, пока ее мама на работе. Она всюду ходит за мной по пятам. Я вожу ее в город. Но честное слово, она никогда не брала чужого. Она хорошая, правильная девочка из прекрасной семьи, с ней никогда не случалось ничего плохого. И сегодня она здесь только из-за меня. Отпустите ее, пожалуйста. Не заводите на нее дело.

Сержант улыбнулся Тане:

— Не станем. Мы забрали ее в участок, чтобы успокоить ее саму и того продавца. Как только за ней приедет мама, она может отправляться домой.

— А как же Таня? — спросила я. — Ее вы тоже отпустите?

— Позже, — сказал сержант.

— Как это? — спросила Таня.

Но я догадалась, что она все поняла. Она вернулась и рухнула на скамью. Ее глаза были закрыты, будто она пыталась сдержать слезы. И на этот раз настоящие.

Я подвинулась к ней и обняла за талию. Сержант слегка нахмурился, но не сказал ни слова. Я обнимала Таню, пока он не закончил заполнять бумаги. Вначале Таня пыталась лгать, отвечая на вопросы, но ее ложь была шита белыми нитками, и к тому же вскоре все равно должна была приехать миссис Уильямс. Таня одумалась и рассказала о себе всю правду.

— Ну вот, теперь вы знаете мое имя и год рождения. Вы посмотрите по компьютеру и вычислите мое обширное криминальное прошлое, — сказала Таня.

— Век продвинутых технологий, — откликнулся сержант.

— Здравствуй, суд для несовершеннолетних, — сказала Таня.

— Тебя посадят в тюрьму? — с ужасом прошептала я. — Не посадят ведь, правда? Таня, Таня, я не вынесу, если тебя заберут! Я не смогу без тебя!

— Спустись с небес на землю, Мэнди. — Я почувствовала, как напряглись Танины плечи. — Твоя мама теперь тебя ко мне и близко не подпустит.

Появилась мама. Ее лицо было белым как мел, она тряслась. С ней вместе приехали миссис Уильямс и все три хнычущих малыша. Таня тяжело вздохнула. Посмотрела в глаза миссис Уильямс. Затем маме.

— Мне жаль, — сказала она.

Но никто ей не поверил. Я знала, что Таня говорит от всей души, но со стороны казалось, будто она насмехается.

— Поздно жалеть, — сказала миссис Уильямс.

Мама ничего не сказала. Но я видела, как она смотрит на Таню. Таня была права.

Я вновь начала плакать, не в силах этого вынести. Нас с мамой вывели из комнаты для допроса. К нам вышел инспектор по делам несовершеннолетних.

— Ты очень неразумно себя вела, Мэнди, — траурным голосом произнес он. — Надеюсь, ты извлекла для себя урок. Нельзя водиться с теми, кто ворует чужие вещи. В конце концов и их, и тебя ждут неприятности.

Затем он обратился к маме, будто она тоже была маленькой неразумной девочкой:

— Нежелательно позволять домашнему ребенку, такому, как Мэнди, дружить с отпетыми хулиганами вроде Тани. Советую вам лучше присматривать за дочерью и тщательнее выбирать для нее друзей.

Мама порозовела, болезненно сглатывая воздух. По дороге домой она разрыдалась.

— Поверить не могу, что так случилось, — повторяла она вновь и вновь. Она смотрела на меня, качала головой и плакала.

Вернувшись домой, мама позвонила папе, и он мигом примчался с работы. Весь вечер они читали мне нотации. Повторяли одно и то же, одно и то же. Им больно и горько. Им стыдно за меня. Они поверить не могут, что я их обманывала и убегала с Таней в город. Они не могут понять, почему я не рассказала им, что Таня ворует из магазинов.

Они сердились не только на меня, но и друг на друга.

— Я тысячу раз говорила, что против этой дружбы! — кричала мама. — Но ты меня не слушал. Ты говорил, что знаешь, как лучше. Посмотри, к чему это привело!

— Хватит! Прекрати на меня кричать! Разве я знал, что дойдет до такого? Я думал, у Мэнди хватает ума понять, что хорошо, а что плохо. Если бы ты не держала ее у своей юбки столько лет, быть может, она бы научилась жить своим умом! — отвечал папа.

Я зарыдала в голос. Они прекратили кричать друг на друга. Мама вытерла мне нос, папа принес стакан воды, и мы обнялись.

— Мы очень огорчены и разочарованы, но мы знаем, что ты ни в чем не виновата, милая. Утри слезки, — сказала мама.

— Ну же, мартышка, не плачь. Все позади, — сказал папа.