Книга Четыре. История дивергента, страница 28 – Вероника Рот

Я чувствую во рту горечь.

– Ну да, – цежу я. – Какие обязательные у меня родители. Я прямо счастливчик.

– Ты стал другим. Хоть какая-то часть тебя рада видеть меня снова?

– Рада видеть тебя снова? – переспрашиваю я. – Я почти не помню тебя, Эвелин. Я прожил без тебя почти столько же лет, сколько с тобой.

Ее лицо искажается от боли. Я ранил ее, и я рад.

– Когда ты выбрал Лихачество, – медленно говорит она, – я поняла, что настала пора мне открыться тебе. Я собиралась найти тебя, когда ты выберешь свою фракцию и станешь жить отдельно, чтобы я могла пригласить тебя присоединиться к нам.

– Присоединиться к вам, – опять повторяю я. – И быть изгоем? С чего вдруг?

– Наш Город меняется, Тобиас. – Я вспомимаю, что то же самое мне вчера заявил Макс, а Эвелин продолжает: – Изгои объединяются, как и Эрудиция с Лихачеством. Уже совсем скоро каждому придется выбирать, на чьей он стороне, и я знаю, какую сторону тебе лучше принять. Я думаю, ты принесешь пользу, присоединившись к нам.

– Значит, тебе известно, где мне будет лучше, – возражаю я. – Я не предатель своей фракции. Я выбрал Лихачество, здесь мое место.

– Ты ведь не из этих безрассудных глупцов, которые вечно ищут себе приключения, – огрызается Эвелин. – Твое место было и не среди забитых Сухарей. Ты способен на большее, чем может дать любая фракция.

– Ты понятия не имеешь, кто я и на что я способен, – отчеканиваю я. – Я был самым успешным неофитом. Меня хотят назначить лидером Лихачества.

– Не будь столь наивным, – отвечает Эвелин, щурясь. – Им не нужен новый лидер, им нужна пешка, которой они смогут манипулировать. Вот почему Джанин Мэтьюз часто наведывается в штаб-квартиру Лихачества. Именно поэтому она обзаводится стукачами в твоей фракции. Ты не заметил, что она постоянно сует нос не свое дело? А ведь ее люди меняют процесс обучения лихачей, ставят эксперименты. Как будто лихачи стали бы что-то менять по своей воле.

Амар говорил мне, что раньше пейзажи страха обычно не были первым этапом посвящения. Наверное, это было нечто новое. Эксперимент. Хотя Эвелин права – лихачи не любят эксперименты. Если бы их действительно интересовали практическая направленность и эффективность тренировок, они бы не стали даже учить нас метанию ножей. А потом Амар умер. Разве не я сам назвал Эрика доносчиком? Разве не я в течение трех недель подозревал, что он по-прежнему поддерживает связь с эрудитами?

– Возможно, – говорю я совершенно без злости, подходя ближе к Эвелин. – Даже если ты и права насчет лихачей, я никогда не присоединюсь к вам. – Стараясь, чтобы мой голос не дрожал, я добавляю: – Я больше не хочу тебя видеть.

– Я тебе не верю, – почти шепчет она.

– Мне плевать.

Я прохожу мимо нее в сторону лестницы, по которой я поднимался, чтобы забраться на платформу. Она кричит мне вслед:

– Если передумаешь, передай мне сообщение через любого изгоя.

Я не оборачиваюсь. Я несусь вниз по ступеням и мчусь по улице. Скорей бы платформа скрылась из виду! Я толком не понимаю, в правильном ли направлении я двигаюсь, я просто хочу убежать от Эвелин как можно дальше.

Позже меня мучает бессонница. Я лихорадочно хожу по квартире взад и вперед. Я вытаскиваю из ящиков вещи, оставшиеся со времен Альтруизма, и выбрасываю их в мусорное ведро – порванную рубашку, штаны, туфли, носки и даже часы. В какой-то момент, ближе к рассвету, я швыряю электробритву о стену душевой, и она разбивается на куски.

Через час после рассвета я направляюсь в тату-салон. Тори уже там, хотя «там» – слишком громкое слово, потому что ее глаза еще опухшие и несфокусированные после сна. Она только начала пить свой кофе.

– Что-то случилось? – спрашивает она. – Меня здесь вроде как нет. Я должна идти на пробежку с Бадом, этим фанатиком.

– Надеюсь, ты сделаешь для меня исключение, – говорю я.

– Не очень много людей заявляется в салон с такими срочными просьбами, – замечает Тори.

– Все когда-то бывает в первый раз.

– Ладно. – Она соглашается. – Ты уже придумал рисунок?

– Месяц назад, когда мы проходили через твою квартиру, я видел рисунок, где были изображены символы всех фракций вместе. Он у тебя еще есть?

Тори хмурится:

– Он не должен был попадаться тебе на глаза.

Я уже догадался, почему. Я знаю, почему она не хочет ничего афишировать. Та картинка символизирует опору на другие фракции вместо утверждения превосходства Лихачества, чем обычно отличаются татуировки Тори. Даже авторитетные лихачи боятся показаться слишком бесстрашными, и я не представляю, что грозит людям, которых можно назвать «предателями фракции», но это именно та причина, по которой я здесь.

– Татуировка несет важный смысл, – объясняю я. – Я хочу именно ее.

Я обдумывал многое по пути сюда, снова и снова возвращаясь мыслями к словам матери. «Ты способен на большее, чем может дать любая фракция». Она наверняка считала, что для того, чтобы суметь больше, мне придется покинуть Лихачество и людей, которые приняли меня как своего. Она, похоже, не сомневалась, что я прощу ее и позволю себе погрязнуть в ее убеждениях и в образе жизни. Но мне совсем не обязательно сбегать от лихачей. Теперь я не обязан делать то, что мне не хочется. Я способен достичь многого и здесь – среди лихачей. Кроме того, я уже достиг чего-то большего, и настал час показать это остальным.

Тори озирается по сторонам, ее глаза поднимаются к камере в углу – к той самой, которую я заметил еще на входе. Она тоже из тех, кто видит камеры.

– Это была просто глупая картинка, – громко произносит она. – Не переживай, мы найдем тебе что-нибудь получше.

Тори ведет меня в конец салона, через кладовку мы добираемся до ее квартиры. Из ветхой кухни мы проходим в гостиную. Рисунки по-прежнему разбросаны на кофейном столе.

Тори перебирает листы и наконец находит татуировку, о которой я говорил. Пламя Лихачества, убаюканное руками Альтруизма, корни дерева Товарищества, растущие под глазом Эрудиции, который покоится под весами Правдолюбия. Все символы фракций расположены рядом друг с другом. Тори демонстрирует мне рисунок, и я киваю.

– Я не могу сделать ее на видном месте, – говорит она. – Тогда ты превратишься в ходячую мишень. Тебя начнут подозревать в предательстве фракции.

– Я хочу тату во всю спину.

Раны, оставшиеся с последнего дня, проведенного с отцом, полностью зажили, но я хочу помнить, где они были. Я не собираюсь забывать то, от чего я сбегал всю свою жизнь.

– Ты из тех, кто действительно не останавливается на полпути. – Тори вздыхает. – Я не отниму у тебя много времени. Нужно будет прийти еще пару раз. Нам придется делать тату здесь, после отбоя. За этой комнатой почти никогда не наблюдают, но я не хочу, чтобы нас засекли камеры.