Книга Анастасия. Дело для нежной барышни, страница 79 – Тата Орлова

— Это вы о себе? — не без язвительности уточнила я.

Он был прав, но вот признать его правоту оказалось трудно.

— И о вас — тоже, — все так же… не спокойно — проникновенно, ответил он. — И вам об этом известно не хуже меня.

— Расследование преступления влечет за собой возможность не совершения следующего, — повторила я оставшуюся в памяти фразу из вводного курса.

Сухонький старичок, который вел его, навсегда оставил ощущение значимости того, что мы делали. Научил видеть не грязь, с которой мы сталкивались — будущее, которое благодаря нам станет чище.

— Есть разные задачи и разная степень влияния, — добавил Северов, только теперь выпрямившись и посмотрев на меня. — Иногда идти до конца бывает просто невыносимо.

— Похоже на попытку оправдаться, — огрызнулась я, тем не менее, приняв его слова. И не только разумом.

— Мне не в чем оправдываться, — качнул он головой. — Ни перед вами, ни перед Елизаветой Николаевной.

— Я приму это к сведению, — заставила я себя кивнуть, — но день действительно был тяжелым.

— И, к сожалению, он еще не закончился, — ободряюще улыбнулся Северов. Когда я ответила непонимающим взглядом, продолжил: — Ужин. Принц Оран, его советник и воспитанница Аль Абара, Розалия.

— Миниатюрная девушка с полными загадок темными глазами и множеством тоненьких косичек, — усмехнулась я.

Имя — Розалия кунай-то подходило, как нельзя лучше. Такая же колючая.

— А вы разве уже знакомы? — вроде как удивился князь, посмотрев на меня с хитрым прищуром.

— А разве воспитанница Аль Абара может быть иной? — задумчиво приподняла я бровь. Потом невольно улыбнулась, представив, как мы, уже не первый год женаты, сидим за ужином, обмениваясь новостями.

У него свои тайны, у меня… свои. И обоим друг о друге многое известно… из других источников.

— Вы очень мило улыбаетесь, — наклонился ко мне князь, разбив видение. Взял мои ладони в свои, поднес к лицу. — Очень жаль, что мы не встретились при более благоприятных обстоятельствах.

— Возможно, мне — тоже, — попыталась я отстраниться, буквально оглушенная столь резкой переменой темы разговора.

Князь моей попытки словно и не заметил, продолжая удерживать ладони у своего лица. Прикосновение было чуть колючим, но этот момент только добавлял какой-то искренности всему происходящему.

Искренности и… реальности.

— Пройдет несколько дней и все закончится… — его дыхание ветерком скользнуло по руке, вызвав невольный озноб. — Но не для меня…

— Князь! — моя попытка возмутиться его действиями была слабой.

Я не хотела…

Я не хотела, чтобы он меня отпускал!

— И вот тогда я произнесу те слова…

Он замолчал сам. Экипаж повело в сторону — мы въезжали в парковую зону перед домом, а спустя пару минут остановился, окончательно разрушая эту странную иллюзию.

Я и… он…

Прежде чем открылась дверь, князь успел на мгновение прижать мои ладони к своим губам и… наваждение растаяло, оставив с горькой действительностью. Пройдет всего лишь ночь и исчезнет даже тень надежды…

Даже той, которой уже не было.

В холле нас встречал Петро. Как-то недовольно зыркнув на князя, бросился ко мне:

— Анастасия Николаевна, матушка уже заждалась! У нас…

— Знаю, — перебила я, ловя себя на том, что хочется просто уткнуться носом ему в грудь и поплакать. Как маленькой. — Как Лала? Ты был у нее?

— Был, — как совсем недавно Северов, прихватив меня за руки, кивнул Петро. — Уже встает, разрешили ходить. Через несколько дней будет дома. — Когда князь поднялся по лестнице, оставив нас внизу одних, продолжил: — Елизавета Николаевна встревожена. С двери глаз не сводит, вас ждет.

Я резко выдохнула, опустив на мгновенье взгляд. О себе я подумала, а вот о матушке… Она же прекрасно понимала, что не просто так я узнавала имя горничной Юлии Вертановой. Да еще и отправляла вестника…

— Нет у меня для нее добрых известий, — твердо посмотрев на Петро, произнесла я. — Неужели она не знала?! — вырвалось стоном.

Кажется, Петро понял, о чем именно я говорила:

— Время тогда было тяжелое, — как-то… весомо, сказал он, став той опорой, которой негласно являлся для нас всех. — Много умерло, много сиротами осталось. Сначала не о том думали, а как согреть, да накормить. Елизавета Николаевна не всегда домой ночевать возвращалась, все при детях, да при детях. А уж вы совсем тяжелой были, угасали прямо на глазах. А потом, когда чуть полегчало, беспомощной, как младенец. — Он вздохнул… Тяжело, натужно… Словно готовил: — А чуть позже письмо пришло из степи с гонцом. А там всего одно слово: погибли. От кого — я не знаю, но матушка долго плакала.

— Прости, — повинно опустила я голову. — Но это так несправедливо…

Вот и все! Ее молчание объяснялось совсем просто… Нельзя сказать того, о чем не знаешь. Или… уверен, что не знаешь, как было в моем случае.

Кто — я, она, возможно и догадалась, а что касалась остального…

Теперь с мысли сбил Петро:

— Справедливо будет, когда вы узнаете, кто и почему такое с ними сделал, — отпустив мои руки и подтолкнув к лестнице, ответил он. — Я матушке скажу сам, а вы постарайтесь не показывать вида.

И он тоже был прав! Не только в том, что, не забывая о мертвых, мы должны были думать и о живых, но и в том, что касалось справедливости. Той самой, на которую вскользь намекнул князь, говоря о разных задачах и разной степени влияния.

Переоделась я быстро — Светлана ждала в комнате, — но когда спустилась в гостиную, князь находился уже там, приветливо разговаривая с той самой Розалией.

Девушка скромно улыбалась в ответ и была похожа, скорее, на угловатого подростка, не знающего куда деть руки, чем на воина, уже успевшего если и не спасти мне жизнь, то хотя бы избавить от серьезных проблем.

— А вот и она! — воскликнула матушка, довольно поспешно направляясь мне навстречу. — Это моя вина, — чуть слышно шепнула, приобняв меня за плечи.

— Нет! — тихо, но твердо отозвалась я, со всей нежностью, на которую была способна, касаясь губами ее щеки. — Я люблю вас, матушка, — добавила я, чувствуя, как она вздрогнула. — И повторила, чтобы уже никаких сомнений: — Люблю!

Нам бы остаться вдвоем… дав волю словам и слезам, но…

— Ваше высочество, — вывернувшись из объятий Елизаветы Николаевны, подошла я к принцу Орану. Лукаво улыбнувшись, присела в реверансе: — Я рада видеть вас в этом доме.

— А взгляд все такой же, — вместо приветствия, довольно усмехнулся Оран. — Острый, пронзительный.

— Вы мне льстите, ваше высочество, — вроде как укоризненно качнула я головой. — Где уж мне до вас.