Онлайн книга «Ненастье»
|
— Я не в курсе, Вовка, в чём суть. Вокруг Егорыча вообще как‑то мутно стало. Может, ты чего слыхал, Немец? Ты же в «Юбиле», как и раньше. — Я только водитель. А у Быченко на всё военная тайна. — Долгие годы желаем прожить, верно любить и любимыми быть! — орала новый тост Петухова, и все гости лезли друг к другу чокаться. — Военная тайна — потому что война будет, — заявил Мопед. — Отвечаю. — Какая война? Кто тебе сказал? Каиржан? Мопед шестерил при Гайдаржи, который был членом Штаба и вообще приближённым человеком Егора Быченко. Мопед мог что‑то пронюхать. — Без Лихолетова вся борзота в городе возбудилась, — Мопеда слушали внимательно, и его раздувало от важности. — Хачи наших торговцев начали бить, бобоновцы пару «комков» у нас на «земле» открыли, а спортсмены даже на Шпальный заходили, присматривались. Верняк война будет. — Если война, то понятно, почему нас из Штаба убрали, — сказал Вася. — И почему? — спросил Володя. — Чтобы не мешали Быченке нужные решения принимать. Он всё же не царь, и в Штабе голосование. Но остались одни те, кто будет делить добычу. Вася очень переживал, что он так вкладывался в «Коминтерне» в работу по социалке, а его попросту выгнали — без уважения и без благодарности. — Вообще‑то у тебя свадьба, Неволин, — насмешливо и зло напомнила Марина. — Мог бы и потанцевать с женой, или всё на Петухову пялишься? Герман выбрался из‑за стола вслед за Мариной; они вышли на танцпол, и Герман положил руки на крепкую, подвижную талию Марины. — А вот пожелания мужу молодому! — подбежала и заорала Петухова, переворачивая листы в своей папке: — «Желаем, чтоб тебя жена в стриптиз пускала, а сама… э‑э… готовила и, всё убрав, тебя ждала в одних чулках!» Герман вернулся за стол к Володе, Васе, Мопеду и делам «Коминтерна». — Считай, каждый член Штаба должен иметь свою бригаду, — закурив, свысока вещал Мопед. — Ну, Завражный понятно, ему‑то бойцов не надо, потому что он там сёси‑боси трёт с начальниками в этом, в горисполкоме… — Сейчас называется городской администрацией, — поправил Володя. — А Каиржан набирает себе пехоту, у него Чича рулит. Билл Нескоров тоже набирает, у него там этот, Джуба, что ли… Про Дису Капитонова я тоже чё‑то слыхал. У самого Егорыча то ли Виталя Уклонский бригадир пехоты, то ли Витёк Басунов. Короче, мужики, всё пиздец серьёзно. — Ничего хорошего не ожидаю, — мрачно сказал Володя Канунников. — Наоборот, зёма ты, зёма! — широко улыбнулся Мопед. — Лихолет дела заморозил. Куда пацанам было двигаться? Только торговать или в конторах пухнуть. А мы же не бабы. Мы, блядь, армия! Будем себе фирмы отжимать! Чего раньше бобоновские или спортсмены крышевали, теперь мы возьмём. Герман понял, с чьих слов поёт про пехоту глупый Гоша Мопед. — Если это правда, я поставлю на голосование вопрос о командовании Быченко, — зло заявил Вася Колодкин. — Он из «Коминтерна» делает банду. В Афгане Вася командовал ротой инженерно‑сапёрного батальона; в Сулеймановых горах, когда прорывали осаду города Хост, на перевале Нарай Васина рота попала под череду атак «бородатых»; Вася был ранен. «Грузом‑300» его вывезли из Хоста сначала в Герат, а потом в СССР, полгода держали в госпиталях, потом демобилизовали по инвалидности. «Посмотри в глаза, я хочу сказать: я забуду тебя, я не буду рыдать!» — рыдала песня, и пьяные девицы, танцующие при светомузыке без кавалеров, визгливо и самозабвенно кричали, словно вспоминали что‑то личное: — Я хочу узнать, на кого ты меня променял?! «На кого ты меня променял?..» Герман тоже вспомнил, как через это кафе, через «Баграм», во время штурма «Юбиля» он пытался вывести Таню, а их тут сцапали собровцы, но потом отпустил майор Щебетовский… Витрины кафе были украшены звёздами и снежинками, вырезанными из фольги, и буквами: «С Новым 1994 годом!». За витринами в декабрьской темноте, как сцена, белела заснеженная площадка, освещённая прожектором. Герман увидел, что на эту площадку заезжают чёрные блестящие джипы. — Неправильно это, — заметил Володя. Он тоже смотрел в окно. — Нехорошо, когда члены Штаба один за другим покупают себе такие машины… Герман был согласен. Серёга, например, вообще не имел никакой тачки. Бычегор впёрся в кафе, будто медведь; он был в огромной распахнутой куртке‑аляске с косматым капюшоном. За командиром «Коминтерна» шли какие‑то парни, человек пять — семь; в мелькании светомузыки Немец узнал Джона Борисова, Басунова и Уклонского. Девицы радостно завопили. Егор грузно опустился на стул и локтем, не заметив, уронил со стола фужер. — Какой приятный сюрприз, Егор! — улыбаясь, сказала Марина. — Штрафную! Штрафную! — кричали девицы, усаживая новых гостей. Егор тупо смотрел на Марину, всю такую пышную, в платье и фате. — Женился, Мопед? — едва выговорил он. — Позра… дравляю… — Да это не жена, а сестра моя, — засмеялся и засуетился Мопед, хватая бутылку. — У меня жена дома… Накатишь, Егорыч? Герман вдруг понял, что Быченко вдребезги пьян. Или обдолбан. — Мудак ты, Мопед, а жена у тебя красивая, — вяло сказал Быченко, вставил в рот сигарету и застыл, ссутулившись, в ожидании огонька. Басунов поднёс Быченко зажигалку и с превосходством глянул на Германа. Он невзлюбил Немца с первой же встречи и ревновал к командиру «Коминтерна», но Лихолетову Немец, товарищ по Афгану, был куда ближе Басунова, а вот с Быченко — наоборот. Басунов был доволен тем, что Егорыч портит свадьбу Немцу, и тем, что бухой командир сам позорит себя. — Васюта? — вскинулся Егорыч, увидев Колодкина. — Это что за маппет‑шоу? — стараясь не встречаться глазами с Быченко, недовольно спросил Вася Колодкин у Виталия Уклонского, который подсел к компании. — Вы нахрен его сюда приволокли в таком виде? — Разве его остановишь? — негромко ответил Уклонский. — Он сам рулил. — Васюта, прости, брат! — прорычал Быченко. — Прости, так надо было! Герман понял: Егор кается за то, что Колодкина выгнали из Штаба. — Егорушка, а баиньки не пора тебе? — ласково спросила Марина. — О! — обрадовался Егор, будто впервые заметил Марину. — Ты хто такая, храс‑савица? Иди к папе сюда! — Егор застучал ладонью по столешнице. — Быченко, ты ко мне на свадьбу пришёл, — одёрнул Егора Немец. — И че? — Быченко с трудом сфокусировал взгляд на Германе. — Ведёшь себя как ублюдок, — прямо сказал Герман. — Это я? — сквозь хмель удивился Быченко. — Это ты мне, сука? |