Онлайн книга «Вид с метромоста»
|
Дом ученых. Белла Ахмадулина читает стихи. Зал переполнен. Я стою за кулисами. Поскольку я из знакомых, из допущенных. Я ее почти не вижу. Иногда промелькивает тень, контур, взмах руки. Всего меня заполняет ее прекрасный, сильный, поющий, чуть-чуть ноющий и от этого еще более сладкий голос. Она читает «Биографию»: Прощай же! Он прощается с тобой, и я прощусь. Прости нас, итальянка! Мне нравится шарманщик молодой, И обезьянка не чужда таланта… Меня крутит и уносит. Она читает еще и еще. Меня уносит дальше и дальше. Но вот она произносит: – Мне тридцать лет… Я вздрагиваю. – Мне тридцать лет! – вскрикивает она своим поюще-ноющим голосом. Уже не помню, строка это из стихотворения или это она просто обращается к залу, рассказывая о себе. Я выполоскан в проруби и выставлен на ледяной ветер. Ей тридцать лет? Тридцать? Не может быть! Она так прекрасна, так чудесна, так волшебна, так невероятна – и ей? тридцать? лет? Мне было шестнадцать. Для меня первый рубеж недоступной взрослости – двадцать лет. Ну, двадцать два года. Уже настоящая женщина; и уже наверняка чья-то женщина. Мне в ту сторону даже смотреть не надо. Разве тайком покоситься и вздохнуть. А тридцать лет – это второй рубеж. Тетенька. Соседка. Марьпетровна. Уже неинтересно. Меня больше не крутит и не уносит: ей ведь тридцать лет. Всё равно как если бы в тридцать лет я вдруг понял, осознал и почувствовал, что самой прекрасной в мире женщине – семьдесят, к примеру. Не сорок, не сорок пять и даже не пятьдесят, а именно что семьдесят. С годами эти роковые расстояния растягиваются, конечно же. А в юности они страшно короткие. Дилемма футуролога
заметки по логике В 1961 году, если кто помнит, Хрущёв объявил, что через двадцать лет в СССР будет построен коммунизм. «От каждого по способностям, каждому по потребностям». То есть всё бесплатно, как поняли самые простодушные граждане, и дети в том числе. Мы с ребятами представляли себе коммунизм так: приходишь в магазин, набираешь всё, что нужно. Хлеба батон, колбасы полкило, сыру триста грамм, ну и всё такое. А также одежду и обувь. Все люди сознательные, берут сколько надо, не набивают сумки едой и ширпотребом. Красота. И мы верили, что коммунизм настанет! И я тоже верил. На девяносто девять процентов. Потому что мало ли что. Вдруг и вообще. Однажды у нас во дворе завелся спор, будет всё-таки коммунизм или нет. – Спорим, будет! – сказал один парень, Сашка его звали. – На что спорим? – спросил Костик. – На бутылку коньяка! – сказал Сашка. Мы, конечно, еще не пробовали коньяк. Но выражение «спорим на бутылку коньяка» знали. Слышали во взрослых разговорах. Хорошее было выражение, шикарное такое. Почти как сама бутылка коньяка. С золотистой этикеткой, где снежная гора на фоне солнца, это если коньяк армянский. Или со сложным плетением бледно-голубого узора, если грузинский. – Идет! – сказал Костик. – Спорим? – и Сашка протянул Костику руку. – Да ну, – сказал Костик и спрятал свою руку за спину. – То-то же! – сказал Сашка. – Коммунизм будет, точно. Но тут я сообразил кое-что и сказал: – Спорим, что не будет! Сашка быстро схватил меня за руку и крикнул Костику: – Разбей! Костик разбил наше рукопожатие. Всё, пари состоялось. – Ты что, – спросил Костик, – правда не веришь, что будет коммунизм? – Верю, конечно! – сказал я. – Коммунизм обязательно будет. – А чего тогда спорил? – спросил Сашка. – Просто так, – загадочно усмехнулся я. – Для интереса. Сашка не понимал, что я его уже обспорил. Потому что, если коммунизма не будет, ну вдруг, мало ли что, тогда он купит мне коньяк на свои деньги. А если коммунизм будет, то я пойду в магазин и возьму для него бутылку коньяку бесплатно! Таинственный автор
трудности перевода В гостях услышал две прелестные истории. Одна дама рассказывала, как в начале 1980-х она была на Кубе, студенткой, на стажировке. Там ее позвали на выставку книжной графики. Человек, который ее пригласил, сказал (по-испански, разумеется): – Вы увидите подлинники знаменитых иллюстраций знаменитого кубинского художника NN к романам Хулио Берне. – К чьим романам? – осторожно спросила она. – Хулио Берне! – сказал он. – А-а-а, – сказала она. – Угу. – Погодите, – сказал кубинец. – А вы что, не читали Хулио Берне? – Честно говоря, нет, – сказала она. – Даже не слышала. – Не может быть! – вскричал темпераментный кубинец. – Вы не слышали о Хулио Берне? Поразительно! Неужели в СССР не переводят Хулио Берне? Непостижимо! Его читают во всем мире! Уже сто лет! Это любимейший, популярнейший писатель! Невероятно! – А что он написал? – спросила она. – Los hijos del capitán Grant! La isla misteriosa! Un capitaán de quince acos! [30] Таинственный автор оказался Жюлем Верном. Хулио Берне в испанском произношении. А хозяин дома рассказал такую историю. Гуляя по Севилье, он обратился к какому-то молодому человеку интеллигентной наружности. – Простите, где здесь памятник Сервантесу? – Дался вам этот Сервантес! – воскликнул прохожий. – Все только и спрашивают: Сервантес, Сервантес! Как будто в Испании писателей больше не было! Надоело, честное слово! Все уши прожужжали этим Сервантесом! А я вам скажу, что в Испании был один по-настоящему гениальный писатель. Великолепный! Потрясающий! Сервантес перед ним – просто нуль! Раскроешь книгу и оторваться не можешь! Как глубоко! Как увлекательно и как правдиво при этом! Как умно, как тонко! Какие образы! Характеры! Чувства! Какой масштаб! И как написано, какой стиль! – Простите, а как его звали? – Кого? – Ну, этого великого писателя. – Вот черт, – сказал прохожий. – Забыл! Махнул рукой и исчез в толпе. |