Книга Великий Могол, страница 103 – Алекс Ратерфорд

В ту ночь они любили друг друга в покоях с видом на реку Джамна. Когда-то здесь располагался гарем Ислам-шаха, и резные альковы, отделанные маленькими зеркальцами, теперь при свечах сверкали, словно бриллианты. В золоченых курильницах на тонких ножках в каждом углу тлел ладан, а из мраморных фонтанов в виде лепестков роз струилась ароматная вода.

На Хамиде не было ничего, кроме ожерелья. Хумаюн нежно коснулся атласной кожи ее бедра.

– Наконец-то я могу дать тебе то, что обещал. Во время нашего бегства через пустыню раджпутов, иногда в бессонные ночи я смотрел на звезды, размышляя о том, какие послания хранят они, – и находил в этом утешение. Но моим самым большим утешением всегда была ты, такая отважная, решительная, такая терпеливая, даже когда из еды у нас было только мясо мула, сваренное в шлеме на костре из кизяков…

Хамида улыбнулась.

– До сих пор не забыла, как была потрясена, когда отец сказал мне, что ты хочешь жениться на мне. Видела тебя всегда издалека… ты был словно бог… В первую брачную ночь я ужасно волновалась. Но когда ты подошел ко мне, я увидела, что ты просто сгораешь от любви, и я поняла, что ты станешь частью меня… Ты весь во мне… ты моя жизнь.

– А ты моя… Но позволь мне еще раз доказать, что я не бог, а мужчина…

И, прижав Хамиду к себе, Хумаюн увидел ответный огонь в ее карих глазах.

* * *

– Повелитель, прибыл гонец с посланием от Байрам-хана.

– Приведи его ко мне немедленно.

Ожидая, Хумаюн ходил по комнате. Наконец-то… Но какие новости принес гонец? Прошло почти три месяца с тех пор, как Байрам-хан уехал во главе двадцатитысячного войска, чтобы расправиться с серьезной и внезапной угрозой владычеству Хумаюна. Несмотря на то, что после битвы под Сириндом Сикандар-шах сбежал в предгорье Гималаев, он снова появился в долинах Пенджаба, где пытался найти поддержку. Первые донесения Байрам-хана были обнадеживающие, обещающие, что скоро он настигнет Сикандар-шаха и его войско, но потом противник снова ушел в горы. В последнем донесении, полученном почти месяц тому назад, сообщалось о плане его преследования. С тех пор вестей не было.

Дни шли за днями, и больше всего Хумаюн тревожился за Акбара. Сын умолял его разрешить отправиться в поход с Байрам-ханом, и Хумаюн нехотя согласился, приказав, чтобы Акбара держали подальше от сражений, поручив его особой заботе Надима Кваджи, отца его молочного брата Адам-хана, который тоже отправился в поход. Хумаюн, конечно, гордился сыном, но Хамиде было тяжело видеть, как ее единственное дитя с готовностью едет на войну, и хотя они старательно избегали разговоров об этом, падишах знал, сколь много беспокойных ночей провела она. Однако теперь, если повезет, ожидание закончится.

Пыльная одежда и скованная походка гонца сказали Хумаюну, как много времени он провел в седле. Поклонившись, гонец достал из кожаной сумки сложенное письмо.

– Мне приказано вручить его тебе лично, повелитель.

Хумаюн нетерпеливо взял письмо, вдруг почувствовав острое нежелание узнавать его содержание. Но это глупо… Он медленно развернул послание и прочел строчки, написанные аккуратным, элегантным почерком перса.

Повелитель, возрадуйся. Твои войска разбили предателя Сикандар-шаха, который бежал, словно трус, на восток в Бенгал, бросив своих людей на произвол судьбы. Мы взяли пять тысяч пленных и огромную добычу. Если Аллаху будет угодно, через месяц я надеюсь привести твои войска обратно в Дели и с радостью доложу в подробностях о нашем походе. Твой сын в добром здравии и просит передать свое почтение тебе и госпоже.

В молчаливой радости Хумаюн покачал головой, а потом крикнул слугам:

– Прикажите, чтобы на воротах города и крепости били в барабаны! Мы одержали великую победу, и мир должен знать об этом.

* * *

Как только небо на западе порозовело, Хумаюн услышал торжествующий звук труб, который возвестил о том, что через западные ворота въехал Байрам-хан. Один из личных слуг Хумаюна помог ему надеть платье из темно-зеленой парчи с изумрудными застежками.

– Подарок, который я хочу преподнести Байрам-хану, у тебя?

– Да, повелитель.

– Тогда идем.

В сопровождении шести телохранителей Хумаюн направился в зал собраний и вошел в него через арочную дверь справа от золоченого трона. Придворные, военачальники и слуги, среди которых был и Джаухар, уже собрались, выстроившись полукругом напротив трона. Их одежды всевозможных расцветок, от шафраново-желтых и красных до пурпурных и голубых, были такие же яркие, как и ковер из Тебриза, на котором они стояли. Драгоценности сверкали на их тюрбанах, на шеях и пальцах. При появлении Хумаюна все низко поклонились.

Ему захотелось быстро пройти мимо них, сквозь распахнутые двустворчатые двери из полированного тутового дерева, в следующий зал, где его ждали Байрам-хан и Акбар. Но он собрал придворных, чтобы они были свидетелями возвращения домой полководца-победителя, и действо должно было пройти торжественно. Сев на трон, Хумаюн поднял руку.

– Пусть Байрам-хан подойдет. – Он наблюдал, как его военачальник вошел в зал и медленно направился к трону, потом остановился и поклонился. – Приветствую тебя, Байрам-хан, – произнес падишах и подал знак слуге, который вышел вперед с мешочком из бирюзового бархата.

Развязав шнурок из крученой серебряной нити, Хумаюн высыпал содержимое на левую ладонь и протянул ее Байрам-хану. Те, кто стоял ближе к трону, ахнули, увидев темно-красный блеск рубинов.

– Байрам-хан, ты воин, для кого такие безделушки, как этот подарок, ничего не значат. Но у меня для тебя есть еще кое-что. Ты станешь моим хан-и-ханан, ханом-над-ханами, верховным главнокомандующим армии Моголов.

– Повелитель. – Байрам-хан еще раз низко поклонился, но Хумаюн успел заметить удивленный блеск в его глазах.

Это был хороший способ отблагодарить военачальника, который покинул родную Персию ради преданной службы у него. Заид-бек тоже ждал почестей, и, несомненно, он их заслужил, но недавно он попросил разрешения вернуться в свои родные места под Кабулом. Ветеран постарел и стал неповоротлив, признался он Хумаюну. Его военная карьера почти закончилась, но если он понадобится падишаху, то немедленно откликнется на его зов.

Глядя поверх головы Байрам-хана, Хумаюн обратился к придворным:

– В следующую ночь полнолуния мы осветим Пурана Кила таким количеством огней, что их свет затмит даже луну, и отпразднуем нашу победу. – Он снова повернулся к своему слуге. – А теперь приведите ко мне моего возлюбленного сына.

Вошел Акбар, и Хумаюн с радостью увидел, как сильно изменился тот за месяцы вдали от него. Он казался еще выше, из-под зеленого наряда проступали широкие мускулистые плечи. А еще Хумаюн заметил, что он был более чем доволен собой. Но когда сын подошел ближе и приложил к сердцу правую руку, падишах увидел, что она забинтована. Не успел властитель спросить об этом, как Байрам-хан, заметивший его взгляд, произнес: