Книга Хищники с Уолл-стрит, страница 26 – Норб Воннегут

Я набрал номер Бетти Мастерс. И, к своему огорчению, услышал автоответчик. Выбора не было, пришлось оставить сообщение.

– Это Гроув О’Рурк. Звоню в последний момент, но завтра я буду в Нью-Палце. Ты в ленч свободна?

Под двумя компьютерными мониторами на моем столе, в целых галактиках от графиков и бегущих строк улыбались мне с фото Эвелин и Финн. От свежего ветра в тот осенний день их кожа цвета кофе с молоком – дар португальских предков Эвелин, высадившихся в Новой Англии много поколений назад, – раскраснелась. Океанский бриз взбил им волосы так, как не под силу ни одному художнику, даже Кранчу. Их карие глаза сияли, как экзотические самоцветы. Фон – коралловый пляж, усеянный валунами, – усиливал тепло их счастливых улыбок. Теперь не было в моей жизни дня, когда я не жаждал бы вернуться в тот день, проведенный с ними вместе. Особенно по пятницам.

Было уже почти четыре вечера. Как только рынок закроется, я покину священные своды ОФЛ, не мешкая ни секунды. Выходные уже наготове. По пятницам мой вечер начинается в Центральном парке в компании моего велоклуба. И финиширует 35 миль спустя с языком на плече и ломотой во всем теле.

После следует еда навынос из «Шун Ли» – моего любимого китайского ресторана. Полдюжины фаршированных блинчиков, гора жаренного риса со свининой и целая коробка хрустящей говядины по-сычуаньски; обед я всегда уплетаю перед каким-нибудь классическим кино по кабельному. Замечательный конец недели.

И все насмарку. Я боюсь выходных. У меня были еще в запасе свидание с кем-нибудь и бегство от одиночества на велосипеде, чтение «Бэрронс» от корки до корки или навязывание своей компании Сэм и Чарли. Теперь одно из противоядий от моей добровольной изоляции пропало, и мои мысли перестроились на циничный лад. Зато появился новый способ заполнить эти пробелы.

Найти деньги Сэм. Ускользнуть от убийцы Чарли. И долго, старательно обдумывать, что сказать ПМСу.

Моя дискуссия с Курцем спровоцировала непредумышленные последствия. Он изъявил просьбу, выполнять которую я не намерен. «Гроув, отступись, прошу тебя».

В том-то и беда.

Несмотря на все мои аксиомы – топ-продюсер то, топ-продюсер сё, – я по-прежнему осознаю одну неопровержимую истину. Курц – мой начальник. Ослушание прямому приказу ничего хорошего не сулит. Особенно публичное.

Где-то в отдаленном отсеке Каспер радел над ногтями на руках. А может, уже перешел к ногам. Ему следовало уйти давным-давно, но металлический лязг его кусачек задавал ритм моим раздумьям.

Клац. Клац. Клац.

Назавтра я изо всех сил пытался насладиться поездкой в Нью-Палц. С откинутым верхом своей «Ауди», под альбом «Джонни Кэш – лучшее» {48}, перекрывающий шум дорожного движения. Было время, когда я любил загнать спидометр за 90, а то 100 миль в час. Но не теперь. Те дни остались по ту сторону 18-колесника под Нью-Хейвеном. Я обменял скорость на июльское солнце и «Блюз тюрьмы Фолсом».

Мои мысли неизбежно возвращались к Чарли Келемену. На поиск тайных инвестиционных счетов, опасался я, уйдет целая вечность. Курц лишь подтвердил очевидное и даже предложил проявить терпение. «Пусть все устаканится».

Что стряслось с твоим восприятием безотлагательности, Фрэнк?

Принадлежавший Чарли фонд фондов казался наиболее надежным способом отбить деньги для Сэм. «Келемен Груп» была публичной. Аудиторы могут упростить дело. А я мог бы поговорить с инвесторами Чарли, чтобы добиться их участия. Сегодняшний визит к Бетти, одному из инвесторов, и был первым шагом.

Мой сотовый телефон зазвонил, прервав Джонни Кэша.

– Держу пари, на сей раз вы не сможете перевести звонок, – заметил знакомый голос с нотками триумфа и самодовольства.

Мэнди Долбаная Марис.

– Где вы раздобыли номер моего мобильника? – спросил я, скорее подивившись, чем досадуя.

– Я репортер. Это моя работа, – пояснила она. – Ну, так почему бы вам не помочь миру сохранить о Чарли Келемене достойные воспоминания?

И что бы это значило?

– Мэнди, – наконец сказал я, отнеся телефон от уха подальше влево, – вас плохо слышно, сигнал рвется.

На скорости 65 миль в час встречный ветер прекрасно сойдет за помехи.

– Гроув, не бросайте трубку.

– А? Что? Мэнди? Вы здесь? – И я дал отбой, осерчав на ее упорство.

Эта баба не сдается.

Повесив трубку, я чувствовал себя полным дерьмом. Но разговоры с прессой еще ни для кого не кончались триумфом. Остаток моей поездки в Нью-Палц прошел без осложнений.

* * *

– Мир больше не порождает хиппи вроде Эбби Хоффмана {49}, – с горечью обронила Эвелин.

Мы приехали в Нью-Палц на венчание ее кузины, радуясь побегу из Нью-Йорка на 90 минут к северу. Одна из подруг Эвелин от английской литературы из Уэллсли описала Нью-Палц как «классический городок хиппи, безоглядно загостившийся в 1960-х».

Чертовы английские литературоведы. Нормальные люди никогда не употребляют выражения вроде «безоглядно загостившийся». Мы с Эвелин были готовы узреть магазины наркоты на каждом углу, женщин, шлепающих по улицам в сабо, и костлявых мужиков в выцветших джинсах и вареных футболках с кислотными разводами. Мы старательно высматривали татуировки хной и атрибуты социальных разногласий, позаимствованных из иной эпохи.

Городишко не оправдал свои авансовые векселя. Ни у единого из мужиков не было конского хвостика. А кальянные магазины? Ой, да бросьте! Вместо кальянов и защепок для косяков, обшитые вагонкой магазины на Мэйн-стрит, сиречь Главной улице, выставляли только кухонную утварь и спортивные товары. Наверное, Нью-Палц не видал панамской красной и кайфа лет двадцать.

Мы с Эвелин в лепешку расшиблись, выискивая радикалов. Они то ли вымерли напрочь, то ли нашли убежище в более диких уголках окрестной глуши. Как только мы пришли к такому заключению, наш разговор обратился к более насущным проблемам. Мы рассуждали о том, как изменится наша жизнь, когда ребенок появится на свет. Эвелин прямо-таки сияла от сладостного супа из гормонов и девичьих соков, в котором мариновалась Финн. Моя жена никогда не выглядела более прекрасной – с раздутым животом и все такое.