Книга Блондинка в Монпелье, страница 32 – Наталия Левитина

— Да уж, не повезло товарищу. Как он ошибся! Наверное, старушка не умирала из вредности или спортивного интереса.

— Возможно.

— Да, так бывает — сделка, казавшаяся невероятно выгодной, превращается в ловушку. Сколько раз я и сама так попадалась… Что ещё у вас есть на Жанну Кальман?

— Она пережила мужа, единственную дочь и внука. И на долгие десятилетия осталась в полном одиночестве.

— О-о… И кому нужно такое долголетие?

— Жанна не предавалась унынию. Она говорила: я всё ещё девчонка, только последние семьдесят лет плохо выгляжу… Она видела, как строится Эйфелева башня, запомнила две мировые войны. Пока она жила, у страны сменилось семнадцать президентов… Такова Жанна Кальман — местная знаменитость, жительница Арля.

— Спасибо, что рассказали. Это всё очень интересно. Но меня волнует вот какой вопрос: что мы будем делать дальше?

— Давайте ещё пробежимся на набережной. А потом, думаю, будем искать отель, — сказал Жан-Поль. — Всё, о чём я сейчас мечтаю, — холодный душ. Вы, наверное, тоже устали.

— Посидим здесь ещё минутку.

Итак, мы пробегали по городу целый день без всякого результата. Заключительный марш-бросок совершили по набережной реки Роны, опрашивая публику и показывая всем фотографию детей.

На город опускались сумерки. Каменные стены домов и тротуары постепенно окрашивались в фиолетовые, лиловые и нежно-зелёные тона. Угасающие солнечные лучи преломлялись здесь особым образом, рождая необычные оттенки. Город, совершенно не тронувший моего сердца днём, вдруг преобразился до неузнаваемости, превратился в красочную картину, наполненную таинственным светом. Он менял краски, оттенки постоянно смешивались и растворялись друг в друге. Жёлтый превращался в лимонный, а затем — в салатный, потом — в цвет пыльной зелени. Фиолетовый бледнел и угасал, вдруг становился нежно-розовым, как крыло фламинго, а потом превращался в пылающий алый… Серая дымка окутала реку, но постепенно, по мере того, как опускалось солнце, гладь воды наливалась сочным золотисто-оранжевым цветом.

Я не верила своим глазам. Невзрачный городок, показавшийся мне таким суровым и неприветливым, вдруг расцвёл перед глазами, как огромный волшебный цветок…

— Это изумительно! — восхитилась я. — Последний раз подобную красоту я видела в магазине отделочных материалов, когда выбирала обои для спальни. — Какие цвета! Какие краски!

— Вы серьёзно?

— Неужели вы ничего не видите, Жан-Поль? Откройте же глаза! Ведь это потрясающе!

Нет, мой спутник только удивлённо пожал плечами. Похоже, красота пейзажа волновала его так же мало, как морскую свинку волнует курс доллара к йене.

— Что ж, детей мы не нашли, — вздохнула я. — Идёмте искать отель.

— Я уверен, это будет гораздо проще.

* * *

Неподалёку от римского амфитеатра мы обнаружили вывеску гостиницы «Розовая зебра». К дубовой двери средневекового здания вела маленькая, сточенная временем лестница с поворотом, по бокам от входа висели два фонаря в виде белых матовых шаров, сверху — треугольный, почерневший за несколько веков, карниз.

— Да что же это такое? — удивилась я. — Нам везёт на разноцветных непарнокопытных. Фиолетовая лошадь, розовая зебра… Что дальше? Голубой жираф, оранжевый бык, изумрудный козёл?

— Козлы, жирафы и быки, вообще-то, относятся к отряду парнокопытных, — поправил Жан-Поль. — Вы ошиблись.

— А вам бы всё спорить!

— Пардон, мадам, я не хотел вас обидеть. Вы, конечно, правы. Какая разница? Главное добраться до ванной комнаты и кровати.

В тесном холле «Розовой зебры» нас приветствовал портье — приятный темноволосый и чернобровый молодой человек, каких во Франции — я это уже поняла — миллионы. Смотреть приятно, но через минуту лица уже не вспомнишь.

С симпатичным администратором Жан-Поль, по обыкновению, завёл душевный разговор.

— Двухместный номер с большой кроватью, — интимно сообщил он мне через минуту.

— Валяйте! — махнула я рукой. — Невинность я утратила уже позавчера, в Ниме.

Если у Жан-Поля и существовали сомнения относительно даты, когда я потеряла невинность, то он тактично промолчал.

По винтовой лестнице мы поднялись наверх. Просторная комната представляла собой каменный мешок: пол — из шершавых плит, стены сохранили старинную кладку. Здесь было чисто, прохладно. Все элементы декора отсылали в прошлое, в простенке стоял тёмно-коричневый комод с витиеватыми резными украшениями. А за окном опять возвышались стены античного амфитеатра.

— У меня, вероятно, дежавю. Мы всё это уже видели в Ниме.

Приняв душ, я с блаженством растянулась на белоснежных подушках. Покрывало на кровати было розовым в полоску, напротив висела картина, изображающая зебру. Эта была зебра-мутант: чёрно-розовая. Но возможно, зебры именно так и выглядят, когда их освещает закатное солнце — белые полоски превращаются в розовые…

Я взяла пульт, и чёрный экран телевизора ожил. И в ту же секунду перед глазами снова возникли поочерёдно наши с Кристиной фотографии, а диктор за кадром взволнованной скороговоркой, очевидно, пояснил, что одна русская прикончила другую. Прикончила, сунула в багажник и сутки возила по городу… Вот они, русские, какие!

Проклятье! Из-за меня страдает имидж великой нации. Нас и так в мире не любят… Я тут же выключила телевизор — за мгновение до того, как из ванной вышел Жан-Поль, целомудренно завёрнутый в халат.

— Надо бы новости посмотреть, — сказал он. — Вдруг появились новые сведения о вашей несчастной подруге.

— Где-то я видела пульт.

— Где же он?

— Ах, вот. Держите!

Жан-Поль потянулся за пультом, но так как у меня не было желания его отдавать, то завязалась борьба, сопровождаемая удивлёнными и полными надежды взглядами француза.

Сегодня днём он сам проделал такой же фокус с телефоном. А теперь и я затеяла потасовку на кровати. Моё поведение указывало Жан-Полю — девушка созрела, она не в силах противостоять его неотразимости.

Вот ещё!

Мужчины всегда слишком хорошо о себе думают. Они готовы любой знак расшифровать в свою пользу. На самом деле я просто не хотела включать телевизор, распространяющий злобные инсинуации в мой адрес.

Жан-Поль его и не включил. В конце концов он упал на подушку и рассмеялся, глядя в потолок.

— Знаете, Жан-Поль, я регулярно хожу в спортзал и считаю себя практически спецназовцем. Но поиски так выматывают. Сколько мы сегодня намотали километров?

— Пару сотен, не меньше. Но, Елена, вы совсем не похожи на спецназовца. Вы хрупкая и изящная.

— Но я же сильная.

— Сильная. Но хрупкая и изящная.

— Мерси. Вы меня сегодня позабавили рассказом о Жанне Кальман.