Книга Возрождение, страница 51 – Стивен Кинг

– А почему ты засомневался, что эти кольца обручальные?

– А как он снимал твою зависимость от наркоты? Не кольцами?

Я вспомнил заброшенную кузовную мастерскую.

– Нет. Он использовал наушники.

– И когда это было? В девяносто втором?

– Да.

– А мой опыт общения с преподобным был в восемьдесят третьем. За это время он, должно быть, усовершенствовал свою методу. А потом, судя по всему, вернулся к кольцам, поскольку они больше вяжутся с религией, чем наушники. Не сомневаюсь, что он здорово продвинулся в своей работе с моих пор… да и с твоих тоже. Это у него в крови, верно? Не останавливаться на достигнутом и идти дальше.

– Ты называешь его преподобным. Он все еще был священником, когда вы встретились?

– И да, и нет. Тут не все так просто. Ладно, ступай. Девчонка, наверное, заждалась. И может, она в мини-юбке. Это отвлечет тебя от мыслей о пасторе Дэнни.

Как выяснилось, она действительно была в мини-юбке, открывавшей потрясающие ноги. Но я не мог сосредоточиться ни на них, ни на песнях, которые она пела. Все мои мысли крутились вокруг Чарлза Дэниела Джейкобса, известного как «преподобный», а теперь и пастор Дэнни.

Нагоняй за невыключенный микшер Муки Макдоналд выслушал, понурив голову и молча кивая, пообещав в конце, что такого больше не повторится. Я не сомневался, что неделю или две он действительно будет все выключать, а потом я опять найду утром работающий микшер в «Студии-1» или «Студии-2», а то и в обеих сразу. Думаю, идея сажать людей в тюрьму за курение травки – абсолютно дурацкая, но у меня нет никаких сомнений, что ежедневное курение марихуаны на протяжении долгих лет – отличный способ добиться того, чтобы человек ни хрена не помнил.

Узнав о предстоящей записи Джорджа Дэймона, Муки оживился.

– Я всегда его обожал! – воскликнул он. – Все, что он пел, звучало как…

– «Боже, храни Америку» в исполнении Кейт Смит. Я знаю. Желаю приятно провести время.

В ольховой роще за домом была небольшая живописная полянка, оборудованная для пикников. Там расположились на обед Джорджия и две девушки, работавшие в офисе. Хью подвел меня к дальнему столику и достал пару завернутых сандвичей и две банки «Доктор Пеппер».

– Один с куриным салатом, а второй с тунцовым. Заказал в «Таббиз». Выбирай.

Я выбрал тунца. Какое-то время мы молча жевали, отдыхая в тени больших гор, а затем Хью сказал:

– Знаешь, когда-то я тоже играл на ритм-гитаре, причем получше тебя.

– Ты такой не один.

– В конце карьеры я играл в группе из Мичигана, которая называлась «Johnson Cats».

– В семидесятых? Ребята в армейских рубашках? Похожие на «Eagles»?

– Вообще-то мы распались в начале восьмидесятых, но да, ты угадал. Четыре наших сингла стали хитами, и все с первого альбома. А знаешь, почему этот альбом вообще заметили? Из-за названия и обложки. И придумал их я. Альбом назывался «Твой дядя Джек исполняет все хиты Монстров», а на обложке красовался мой собственный дядя Джек Йейтс, сидящий в своей гостиной и тренькающий на укулеле[13] . Музыка – сплошь тяжелятина с чудовищным овердрайвом. Неудивительно, что этот альбом не взял «Грэмми». Тогда царствовал Тото. Его гребаная «Africa» – полный отстой.

Он помолчал.

– Как бы то ни было, я отыграл в «Johnson Cats» два года, и самый успешный альбом был записан со мной. А после двух гастрольных туров я ушел.

– Почему? – поинтересовался я, думая, что наверняка из-за наркотиков. В те времена это была главная причина. Но его ответ удивил меня.

– Я оглох.

Тур «Johnson Cats» начался в «Сэркус уан» в Блумингтоне, а продолжился в «Конгресс-театр» Оук-Парка. Небольшие площадки, местные группы на разогреве. Затем Детройт, которым открывался большой тур: тридцать городов с «Johnson Cats» на разогреве у Боба Сигера и «Silver Bullet Band». Рок-арены, все по-взрослому. О таком можно только мечтать.

Звон в ушах у Хью начался в Блумингтоне. Сначала он не обращал на него внимания, посчитав за неизбежную плату, которую приходится платить всем, кто продал душу за рок-н-ролл. Какой уважающий себя музыкант время от времени не страдал от звона в ушах? Посмотрите на Пита Таунсенда, Эрика Клэптона, Нила Янга. Но в Оук-Парке начались головокружение и тошнота. В середине выступления Хью ушел со сцены, и за кулисами его вырвало в ведро с песком.

– Я до сих пор помню надпись на табличке над этим ведром, – сказал он мне. – «ИСПОЛЬЗОВАТЬ ТОЛЬКО ПРИ НЕБОЛЬШИХ ВОЗГОРАНИЯХ».

С большим трудом ему все-таки удалось довести выступление до конца, раскланяться и, пошатываясь, уйти за кулисы.

– Что с тобой? – спросил Феликс Грэнби. Поскольку он был соло-гитаристом и пел почти все песни, широкая публика – во всяком случае, та ее часть, что увлекалась роком, – воспринимала как «Johnson Cats» именно его. – Ты что, пьяный?

– Просто отравился, – ответил Хью. – Сейчас уже лучше.

Он думал, что так оно и есть – при выключенных усилителях звон в ушах, казалось, начал стихать. Но на следующее утро он вернулся, и Хью уже практически ничего не слышал, кроме этого жуткого звона.

Полностью масштаб надвигающейся катастрофы сознавали только два члена группы: Феликс Грэнби и сам Хью. Через три дня их ждало выступление на «Силвердоме» в Понтиаке. Он вмещал девяносто тысяч человек. С любимцем Детройта Бобом Сигером аншлаг был практически обеспечен. «Johnson Cats» стояли на пороге славы, а в рок-н-ролле такой шанс редко выпадает дважды. И Феликс Грэнби поступил с Хью так же, как Келли ван Дорн из «White Lightning» – со мной.

– Я не держу на него зла, – сказал Хью. – Будь я на его месте, сделал бы то же самое. Он нанял замену в детройтской «Лямур студио», и в «Силвердоме» вместо меня вышел другой.

Грэнби лично сообщил Хью, что группа с ним расстается, но не говорил, а писал на листках бумаги и давал их Хью прочитать. Он заметил, что в отличие от остальных членов группы, являвшихся выходцами из среднего класса, Хью был из богатой семьи. Он мог вылететь домой в Колорадо первым классом и обратиться к лучшим врачам. Последним, что Грэнби написал заглавными буквами, было: «Ты вернешься к нам, даже не успев соскучиться».

– Его бы устами, – заметил Хью, пока мы жевали сандвичи из «Таббиз».

– Тебе до сих пор этого недостает, верно? – спросил я.

– Нет. – И после долгой паузы: – Да.

Он не вернулся в Колорадо.

– Но даже если бы я решил вернуться, то точно не самолетом. Мне казалось, что при подъеме выше двадцати тысяч футов у меня голова просто лопнет. К тому же я не хотел возвращаться домой. Я хотел только зализать раны, которые по-прежнему кровоточили, а Детройт для этого годился не хуже других мест. Во всяком случае, так я себе говорил.