Книга Голубой горизонт, страница 72 – Уилбур Смит

Джим решил, что пока Луиза остается в гуще кустов, она вне опасности. И поскакал назад к Баккату, который спешился, чтобы быстрее перезарядить ружье. Нужно мужество, чтобы спешиться перед раненым слоном.

«Мужества ему не занимать», – подумал Джим, глядя, как Баккат заканчивает сложный процесс перезаряжания тяжелого ружья. Драмфайр нервно приплясывал по кругу, и Джим оглянулся, чтобы не упускать из виду слона. И вскрикнул в тревоге: он увидел, как Луиза на четвереньках выползает из колючих кустов чуть ли не под ногами у слона. Теперь она снова оказалась в смертельной опасности. Джим бросил пустое ружье и, не дожидаясь, пока Баккат закончит перезаряжать, поскакал обратно. Он снова повернул так, чтобы приблизиться к слону со слепой стороны: так он мог подойти гораздо ближе.

Очевидно, наполовину оглушенная Луиза встала, оберегая ногу, которую схватил хоботом слон. Она увидела скачущего к ней Джима и захромала навстречу, подняв руки. Выглядела она ужасно, вся ее изорванная шипами одежда была в крови. Вся кожа покрыта царапинами и пылью, а волосы свесились на лицо.

Драмфайр проскакал так близко от слона, что кровь из раны в плече животного окрасила штаны Джима на колене, но когда слон повернулся и попытался хоботом прихлопнуть его, как муху, Джим прижался к холке жеребца, уклоняясь от удара. Они подскакали к Луизе, и Джим, не останавливаясь, наклонился в седле, держась только коленями, одной рукой обхватил Луизу и усадил за собой. Она сразу обхватила его за пояс и прижалась лицом к его потной спине между лопатками. Она всхлипывала от боли и испуга и не могла вымолвить ни слова. Он отвез ее на вершину холма, соскочил с лошади и протянул руки, чтобы снять ее со спины Драмфайра.

Она по-прежнему не могла говорить, но слова были ненужны и неуместны. Ее глаза, так близко к его глазам, выражали всю ее благодарность и иные чувства, слишком сложные и смешанные, чтобы она могла их высказать.

Джим осторожно опустил ее на землю.

– Где болит? – спросил он. В его голосе звучала тревога. Волнение от такого близкого столкновения со смертью ясно читалось на его лице, и это придало Луизе сил. Она продолжала держаться за Джима, когда он ее опустил.

– Лодыжка… но это ерунда, – прошептала она.

– Давай посмотрим, – сказал Джим, и она убрала руку с его шеи. – Которая? – спросил он, и она показала. Он снял с ноги Луизы сапог и осторожно потрогал больное место. – Не сломана.

– Нет. – Она села. – И болит не очень.

Она убрала с лица золотые волосы, и Джим увидел, что из ее щеки торчит шип. Он вытащил его, и она поморщилась от боли, но не отвела взгляд.

– Джим, – прошептала Луиза.

– Да, мой маленький Ежик?

– Ничего, только… – Она замолчала, не в силах продолжать, потом запинаясь продолжила: – Мне нравится, когда ты меня так называешь.

– Я рад твоему возвращению, – сказал Джим. – На мгновение мне показалось, что ты нас покинула.

– Должно быть, от таких картин у детей бывают кошмары.

Она больше не смотрела ему в глаза и пыталась стереть пыль с лица.

«Только женщина способна в таких обстоятельствах думать о своей внешности», – подумал Джим, но вслух этого не сказал.

– Ты выглядишь сейчас как та, о ком я всегда мечтал, – ответил он вместо этого, и Луиза под слоем пыли покраснела.

Тут подъехал на Холодке Баккат с двумя заряженными ружьями.

– Самец еще может уйти от нас, Сомойя, если ты ему позволишь, – сказал он.

Джим опомнился и вспомнил об окружающем. Он увидел, что слон медленно спускается с холма, приволакивая раненую ногу и качая от боли в глазу головой.

– О Джим, – прошептала Луиза. – Бедняга ужасно страдает. Не позволяй ему страдать.

– Это не потребует много времени, – пообещал Джим. Он сел на Драмфайра и взял у Бакката ружье. Потом спустился с холма, обогнал слона и остановил жеребца прямо перед ним. Взвел курок и стал ждать.

Слон как будто не замечал их и продолжал неловко, с трудом приближаться. В десяти шагах Джим выстрелил ему прямо в грудь. Пуля впилась в морщинистую кожу, а он, гарцуя, развернул Драмфайра. Слон не пытался их преследовать. Он стоял неподвижно, как памятник, и из свежей раны била алая сердечная кровь, яркая, как фонтан на солнце.

Джим поменял у Бакката ружье и вернулся туда, где стоял слон. Он приближался шагом со слепой стороны. Слон начал слегка раскачиваться, издавая низкий, грудной звук. Джим почувствовал, как воинственная страсть оставляет его, сменяясь печалью и сожалением. Убивая эту благороднейшую добычу, он напряженно ощутил вечную трагедию убийства. Потребовались усилия, чтобы снова поднять ружье и выстрелить. Слон содрогнулся, принимая пулю, и начал пятиться, но движения его были медленными и неуверенными. Потом он тяжело и порывисто вздохнул.

И упал, как падает под топором или пилой высокое дерево, вначале медленно, потом все быстрее, пока не раздастся удар, от которого вздрогнут холмы по всей долине.

Баккат спешился и прошел вперед. Здоровый глаз слона был широко открыт, и Баккат легко провел пальцем по краю ресниц. Глаз не мигнул.

– Все кончено, Сомойя. Теперь он навсегда принадлежит тебе.

Луиза говорила, что раны не мешают ей двигаться, но Джим не разрешил ей возвращаться в лагерь верхом. Они с Баккатом срезали два длинных гибких ствола и с помощью системы ремней и одеял соорудили волокушу, которую могла тащить Трухарт. Джим осторожно уложил Луизу и по пути к фургонам выбирал самую ровную дорогу.

Хотя Луиза смеялась и говорила, что более легкого путешествия у нее не бывало, но к тому времени как они достигли лагеря, ее раны охватило онемение. Встав с носилок, она заковыляла к своему фургону, как старуха.

Встревоженный Джим держался рядом с ней, понимая, что непрошеная помощь может быть отвергнута. И удивился и обрадовался, когда она оперлась о его плечо, поднимаясь по ступенькам фургона. Он оставил Луизу снимать грязную одежду и вытаскивать колючки, а сам стал следить за тем, как нагревают воду и готовят сидячую ванну. Зама и слуги извлекли из глубины фургона Луизы сундук и на его место поставили ванну. Потом наполнили ее горячей водой. Когда все было готово, Джим вышел; через полог он слышал всплески и сочувственно морщился, когда Луиза вскрикивала от болезненного прикосновения горячей воды к царапинам и уколам. Решив, что она вымылась и оделась, он попросил разрешения войти в фургон.

– Да, заходи, я одета скромно, как монашка.

Луиза была в халате, подаренном Сарой Кортни. Он закрывал все тело от подбородка до щиколоток и руки до запястий.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил Джим.

– Я натерла мазью твоей тети Ясмини больную лодыжку и почти все остальные больные места.

Она приподняла халат на несколько дюймов и показала перевязанную лодыжку. Жена Дориана Кортни хорошо знала арабскую и восточную медицину. Ее знаменитые мази считались в семье панацеей. Сара поставила в медицинский сундучок, который приготовила в дорогу, десяток флаконов с этими мазями. Один такой открытый флакон стоял рядом с постелью Луизы, и внутри фургона приятно пахло травами.