Книга Последняя королева, страница 37 – К. У. Гортнер

– Здесь не Испания. У нас впереди долгий путь, а поскольку нам придется ехать по суше через Францию, мы…

Он замолчал. На мгновение я столь растерялась, что даже не знала, как быть. В голове у меня промелькнули слова Лопеса насчет семейного разлада. Отложив покрывало, я встала:

– Через Францию? Ты серьезно?

– Вполне. Луи пригласил нас к своему двору, чтобы мы познакомились с ним, его королевой и их новорожденной дочерью. Думаю, нам стоит принять приглашение.

– А я так не думаю. Я скорее поплыву в Испанию, чем ступлю на эту дьявольскую землю.

– Матерь Божья! – Он со стуком поставил кубок на буфет. – Ты смеешь мне указывать, жена?

Сердце мое подпрыгнуло в груди. Попятившись, я наткнулась на кресло. Меня приковала к месту случившаяся с ним перемена: глаза его превратились в лед, лицо потемнело и исказилось.

– Я… я просто хотела сказать, что мы не можем принять его приглашение, – дрожащим голосом проговорила я. – Мы теперь наследники Испании, а Франция – наш враг.

– Именно поэтому.

Развернувшись к буфету, он налил себе еще кубок и, осушив его одним глотком, снова потянулся к графину. Он никогда еще не пил так много днем. У меня вдруг подкосились ноги, и я села.

Филипп повернулся, внимательно глядя на меня. Голос его смягчился:

– Хуана, ты не понимаешь…

Сердце уже стучало не столь отчаянно, под платьем застыл холодный пот. Филипп подошел ко мне. Он вновь выглядел прежним, – возможно, ярость в его глазах мне лишь почудилась.

– Нет. Не понимаю. Не вижу причин ехать во Францию.

– Мы должны ехать, потому что мы будущие правители Испании и должны вести себя соответственно. Луи передал приглашение через мои Штаты; у него нет иных мотивов, кроме как добиться нашего расположения.

– У французов всегда есть мотив, – возразила я, но тут же впервые усомнилась в собственных словах.

Мне с самого детства внушили настолько прочную ненависть к Франции, что я никогда этого не оспаривала.

– У Луи сейчас только один мотив – удостовериться, что мы не заключим пакт с твоими родителями, который настроит против него половину Европы. Он страшно боится за свою безопасность. Твоя сестра Каталина вышла замуж за английского принца, другая сестра, Мария, – за португальского; мы с тобой теперь наследники Испании, не говоря уже о том, что когда-нибудь я унаследую империю отца. Я стал угрозой для Луи. Ему нужна моя дружба, и, если все пойдет по плану, я намерен ее ему дать.

Он поднял руку, не позволяя мне возразить:

– Предупреждаю сразу: я не наследую владения твоих родителей. Вражде между Испанией, Габсбургами и Францией нужно положить конец.

– Тогда пусть Луи сперва положит конец своим притязаниям на Неаполь. – Мой прежний страх сменился гневом. – Я знаю, что ты хочешь как лучше, но мои родители никогда не одобрят союз между нами и французами.

– Я заключаю союз не ради Испании. Я делаю это ради Фландрии. – Он помолчал. – Хуана, мы граничим с Францией. Нам может грозить та же опасность, которая грозила Арагону. Давая разрешение на наш отъезд, мои Генеральные штаты настаивают, чтобы мы приняли приглашение Луи. Моя обязанность как эрцгерцога – согласиться с их решением, точно так же, как твоим родителям приходится соглашаться с решением кортесов.

– Тогда поезжай без меня. – Я высоко подняла голову. – Меня не должны там видеть.

Филипп вздохнул:

– Ты – моя жена, наследница Кастилии. Естественно, ты должна ехать. Нет ничего унизительного в том, чтобы проявить милость к монарху, чье положение слабее твоего. К тому же мы пробудем там самое большее неделю или две.

Я противилась его логике, не желая видеть мир таким, каким видел его он, поскольку тот полностью противоречил миру, который я знала всю жизнь. Мне казалось, будто я могу опозорить отца, Арагон, сами основы Испании. Я жалела, что нет возможности поговорить с Лопесом, прежде чем принять решение, но догадывалась, что он скажет мне. То, что я уже знала и так: если за этой встречей с Луи стоит Безансон, нам следует выяснить, чего он хочет этим добиться. К тому же Филипп был прав: наше положение наследников Испании затмило могущество Франции. В будущем нам предстояло объединить империю Габсбургов и Испанию под одной короной, окружив Францию, словно загнанного зверя. Чего мне, собственно, было бояться?

Я вздохнула, набираясь решимости:

– Хорошо. – Я уверенно взяла вышивание. – Но мне хотелось бы знать о всех приготовлениях к нашей поездке.

– Зачем? – нахмурился Филипп. – Вряд ли это интересно для женских ушей.

– Не сомневаюсь. Но, как ты сказал, мы будем долго отсутствовать, и нужно заранее составить планы насчет детей. Не говоря уже о том, что не каждый день инфанта отправляется во Францию.

– Понятно, – усмехнулся он. – Хочешь взять с собой самые роскошные платья и драгоценности? Они тебе не понадобятся, любовь моя. Ты могла бы затмить Анну Бретонскую даже в ночной сорочке.

Филипп насмешливо смотрел на меня. Неужели он действительно считал, будто мною движет лишь тщеславие? А может, просто дурачился? Он наклонился ко мне, но я вдруг поняла, что его поцелуй совершенно меня не возбуждает.

– Я тебе все расскажу, – прошептал он. – И поужинаем сегодня вдвоем, как подобает после долгой разлуки.

Я потянулась к нему губами, пытаясь преодолеть внезапную апатию. Для него у меня всегда хватало тепла – но сейчас, похоже, я вела опасную игру.

И все же, когда он вышел, чтобы переодеться к ужину, я решила действовать не колеблясь.

* * *

Последующие недели стали испытанием для моей решимости. Безансон вернулся ко двору в мрачном настроении и тотчас же уединился с Филиппом. Лопес подтвердил, что я приняла верное решение, но посоветовал оставаться начеку. Продолжающийся обман лишал меня присутствия духа, но я утешала себя мыслью, что в итоге мне придется потерпеть лишь несколько дней, и не более того.

Меня тревожила предстоящая разлука с детьми, особенно с маленькой Изабеллой, которой еще не исполнилось и полугода. Перебрав около сотни кормилиц, я наконец остановилась на той, которая, похоже, понравилась Изабелле. К счастью, мадам де Гальвен и, к моему удивлению, донья Ана заверили меня, что останутся надзирать за детьми. Моя дуэнья уверяла, что слишком стара для перехода через Пиренеи и к тому же лучше умрет здесь, чем ее увидят живой во Франции. Я избежала ее упреков, утешая себя тем, что именно она будет присматривать за детьми, и бо́льшую часть своего времени проводила с Карлом, Элеонорой и Изабеллой.

Наконец ясным зимним днем в ноябре 1501 года мы покинули Гент. Собравшиеся на обочинах толпы провожали нас изумленными взглядами. Филипп возглавлял кавалькаду на белом коне, в блистательных красных одеждах. Я ехала рядом с ним на пестрой кобыле, в янтарной парче под цвет моих глаз.