Книга Последняя королева, страница 50 – К. У. Гортнер

Мысли, видимо, отразились у меня на лице, поскольку отец тихо сказал:

– Он бредил от лихорадки и боли. При водянке такое бывает. Возвращайся к матери, и поезжайте в Аранхуэс. Помочь ты все равно ничем не можешь. Я останусь здесь с твоим мужем.

Мне не хватило смелости возразить. Пока мы с Беатрис шли по улицам в сопровождении слуг Вильены, я решила, что даже на смертном одре Безансон оказался столь же вероломен, как и при жизни, и до самого своего конца не прекращал сеять подозрения.

В опустевших покоях, где ждали отправки в Аранхуэс мои сундуки, я упала не раздеваясь на кровать и сразу же погрузилась в глубокий, но беспокойный сон. Мне показалось, что прошло всего несколько минут, когда меня разбудил звук открывающейся двери.

Я сжала висевшее на шее распятие, в страхе ожидая обнаружить возле своей постели полную укора тень Безансона. Вглядевшись в темноту, я увидела Филиппа: он стоял, бессильно свесив руки. Я осторожно поднялась, подумав, что он наверняка страшно страдает, так же как страдала я, впервые узнав о смерти доньи Аны.

– Ты знала, что они могли это сделать? – ледяным голосом проговорил он.

Я покачала головой, глядя в его покрасневшие от слез глаза:

– Филипп, он был в беспамятстве. Он сам не понимал, что говорит.

– Так и думал, что ты это скажешь. Ты такая же, как они, яблоко от яблони. Ты всегда его ненавидела и наверняка рада его смерти. Но я прекрасно понял все, что слышал, и точно могу сказать: его отравили. Более того – я знаю почему.

– Почему? – прошептала я, хотя услышать ответ мне хотелось меньше всего на свете.

Пол покачнулся под ногами, и я подумала, что больше не выдержу. Слишком много было между нами разногласий, слишком много злобы, слишком много всего. Филипп шагнул ко мне, и я попятилась, словно загнанный в ловушку зверь.

– Потому что он был моим другом и я доверял ему как никому другому. Они знали, как много он для меня значит, и убили его, чтобы больно ранить меня! Ранить меня и убрать его с дороги!

– Они? – прошептала я, не слыша собственного голоса.

В голове зашумело, словно черные волны накатывались на камни.

– Да. Они. Их католические величества Испании! Твои обожаемые родители! Они убили моего Безансона. Да поможет мне Бог, мадам… – Он приблизил ко мне лицо. – Я отомщу!

Я раскрыла рот, пытаясь в ужасе возразить, но меня окутала ревущая тьма.

У меня подкосились колени, и я со стоном осела на пол.

* * *

С трудом открыв глаза, я увидела стоящих возле постели Сорайю и Беатрис. Хотела спросить, как долго я пробыла без чувств и что со мной случилось, но не могла пошевелить губами, – казалось, будто мне зашили рот.

– Тсс. Молчи. – Мать опустила руку в таз и смочила мои пересохшие губы жидкостью со вкусом щавеля. – Скоро придешь в себя. Сото говорит – легкая лихорадка и переутомление, ничего серьезного. Несколько дней придется полежать.

Передо мной промелькнули события предшествовавшего моему обмороку часа, и из моего рта вырвался хриплый стон.

– Ф… Фи…

– С твоим мужем все в порядке. – Мать наклонилась ближе, и на ее худом лице появилась улыбка. – Хвала Господу, он согласился отклонить союз с Францией. Отец взял его с собой в Сарагосу на собрание арагонских кортесов. Как только выздоровеешь, сможешь к ним присоединиться.

Я почувствовала, как ее пальцы сжимают мою руку.

– Есть еще одна хорошая новость, hija mia. Ты беременна.

* * *

Выздоровление оказалось небыстрым. Причина моей лихорадки осталась тайной, хотя доктор де Сото полагал, что она вызвана беременностью. Я же полагала, что виной тому события последних месяцев, но так или иначе подчинилась его предписаниям больше отдыхать и не слишком напрягаться. Он возражал против любых путешествий, и, как мне ни хотелось бежать на север от всепроникающей жары, я не могла вынести даже мысли, чтобы трястись в паланкине. Хотя в Аранхуэс мы все-таки перебрались. Вдобавок ко всему мать дала мне подписать официальный документ, подтверждавший мое согласие на наделение меня титулом наследницы со стороны Арагона. Она отправила его с курьером в Сарагосу, заверив, что для подобной формальности мое личное присутствие не требуется.

В Аранхуэсе, ощутив наконец уже знакомую апатию, я подумала, не причинит ли мне новый ребенок столько же хлопот, как в свое время маленькая Изабелла. Но, видя радость матери, оставила сомнения при себе, желая показать ей, как я благодарна и счастлива, что зачала дитя на испанской земле.

За мной день и ночь ухаживали фрейлины и мать, между которыми установилось неожиданное взаимопонимание. Избавившись на время от политических проблем, сводивших с ума нас обеих после моего приезда, мы проводили время за совместным написанием писем овдовевшей Каталине в Англию и Марии в Португалию, вышиванием и прогулками в саду. За ужином мы отпускали прислугу и обслуживали себя сами.

В полночь, когда мать удалялась на покой, я, с распущенными волосами, выходила на крепостную стену, смотрела на уходящие на север широкие луга и серп луны на лиловом небе, на фоне которого носились туда-сюда летучие мыши, так очаровавшие меня во времена моего детства в Гранаде.

Не было нужды ни в придворных платьях, ни в светских беседах. Я наслаждалась свободой в отсутствие Филиппа, не ощущая постоянного раздражения, которое вызывала у него как я сама, так и моя страна. Стоя на краю стены, я смотрела на долину реки Тахо, чувствуя, как мое лицо ласкает сухой ночной ветер.

Впервые после возвращения в Испанию я пребывала в полном душевном спокойствии.

У меня начал расти живот, в котором созревала новая жизнь. Время шло незаметно, пока однажды, проснувшись после долгого сна, я не обнаружила, что уже почти конец ноября и с отъезда Филиппа и отца в Арагон прошло целых пять месяцев.

Стены дворца скреб когтями пронизывающий ветер со снегом. Зима наступила рано. Услышав стук копыт, я подошла к окну и увидела небольшую группу спешивающихся всадников в темных промасленных плащах и бесформенных промокших капюшонах. Когда они подошли к южной лестнице, я узнала в их главе отца.

Я сразу же поняла, что Филиппа среди них нет, и повернулась к Беатрис:

– Принеси мой плащ. Приехал мой отец. Я должна с ним увидеться.

Беатрис накинула мне на плечи толстый шерстяной плащ.

– Мне сообщить ее величеству?

Мать прилегла отдохнуть. Ей наверняка хотелось поговорить с отцом, но отчего-то я решила, что сообщать ей о его приезде пока не стоит. Я хотела узнать новости первой, какими бы они ни были.

– Пусть отдыхает. – Я покачала головой. – Она писала письма всем монархам Европы и сражалась с тем негодяем, английским послом, за приданое Каталины. Папа сможет увидеться с ней и позже.

Пройдя по холодному коридору к лестнице, я поднялась на второй этаж. Не постучав, открыла дверь в кабинет и вошла, как тысячу раз в детстве. У камина грели руки несколько вельмож. Они повернулись ко мне, и я узнала среди них дородного коннетабля, мужа Иоанны, внебрачной дочери моего отца. Лицо его пересекал ужасный шрам, закрывавший правый глаз. Этот человек был известен своей кровожадностью – я слышала, что во времена Реконкисты он подвешивал к седлу отрубленные головы мавров. Уставившись на меня зверским взглядом циклопа, он наклонил массивную голову и отошел в сторону. Я увидела отца: