Онлайн книга «Сибирская любовь. Книга 2. Холодные игры»
|
– Далее гнать смысла нет, – пожал плечами Николаша. – Здесь нас слушать некому… Говори теперь, что с тобой стряслось. – Он… он меня, можно сказать, из дому выгнал… – Да ну-у?! – удивился Николаша. – Это с чего ж такое? – Не важно. Есть и еще. Коли сейчас вот все не провернуть, так тебе на Машке не жениться вовек. – Отчего это? – Оттого, что отец ее за Опалинского сватает. Между ними с самого начала сговор был. У Николаши на скулах заходили желваки. – А-ах, маман! – с невольным восхищением пробормотал он. – При чем тут твоя маман? – обескураженно спросил Петя. – Она еще ране обо всем догадалась. А я, дурак, не поверил ей, не предполагал даже в Иване Парфеновиче такое… Да уж… умные люди всегда друг друга разберут, а нам, дуракам, еще учиться и учиться… – Не буду я боле у него учиться, – зло сказал Петя. – Хватит! Давай свой план. Но прежде клянись… Клянись, что потом, когда все у нас будет, я на Элайдже женюсь, и ты… ты мне слова не скажешь и будешь на свадьбе дружком… – Да господи! – досадливо поморщился Николаша. – Мне-то что! Хоть на кикиморе лесной женись… – Глаза у Пети опасно блеснули, и Николаша вмиг поправился: – Да шучу я, шучу, прости… Не проснулся еще толком, сам понимаешь, когда разбудил… Не волнуйся… Все сделаем в аккурате, не свадьба будет, а загляденье… Несмотря на то что все пока шло на диво в лад и в точном соответствии с его планом, Николаша ощущал непонятно откуда взявшуюся неловкость. Петя, который выпил уж полуштоф водки, почему-то не желал пьянеть и смотрел по-прежнему чистыми, какими-то на удивление холодными глазами. Впервые Николаша заметил в Петином лице сходство со старшим Гордеевым. «Самое время, ничего не скажешь», – не без ехидства подумалось ему. – Ладно, Петюня, слушай пока мой план, – решительно сказал Николаша. Петя обернул к нему застывшее лицо. – Я тебя слушаю. Внимательно. – Значит, так… Сначала ты поедешь на прииск и как бы случайно зайдешь в питейную лавку… Горло, дескать, пересохло, а запас вышел. Нет ли чего получше для молодого хозяина?.. Николаша говорил. Петя слушал. Изредка задавал наводящие, вполне по существу вопросы. Отвечая ему и попутно проясняя для себя самого некоторые моменты, Николаша думал о том, что, может, говоря о Пете с Печиногой, он не так уж и соврал инженеру. Освободившись от папенькиного гнета, новый Петя вполне мог оказаться ему полезным. По крайней мере, на первых порах. В огороде возле поганой ямы скорчился за ящиком Ванечка, маленький сын бобылки Настасьи. Зубы мальчишки стучали не то от холода, не то от страха. Выйдя с утра до ветру и случайно услыхав начало разговора, он теперь уж не мог открыться и, обхватив руками узкие плечи, терпеливо дрожал, повернув в сторону возка оттопыренное, посиневшее от холода ухо. В самой питейной лавке народу по случаю поста было немного. Большинство ходило поодаль и тосковало. Колька Веселов, похожий уж не на демократа Белинского, а скорее на ожившие мощи (свят! свят! свят!), ораторствовал вовсю, несмотря на то что надрывный кашель то и дело сгибал его пополам. С кашлем получалось даже убедительнее. Смысл его горячечных речей угадывался с трудом, логика хромала, но пафос искупал все недостатки. Рабочие, у которых развлечений было немного, и даже приехавшие за покупками в лавку крестьяне слушали с удовольствием. Жалели себя, сетовали на тяжелую жизнь, дружно ругали неведомых «сплутаторов» (логически выводя это иноземное наименование от русского слова «плут»). – Окстись, Колька! – Беспалый Кузьма хлопнул оратора по плечу. – Чего нарываешься-то? Вон, гляди, в лавке сам младший хозяин сидит… – Кто мне хозяин?! – брызгая тягучей слюной, закричал Колька. – Холопов отменили давно, так вы теперь сами, своей волей под ярмо идете! Я – сам себе хозяин! – Да ладно, ладно, – вздохнул Кузьма. – Шел бы ты в дом. Поберег бы себя-то. Дите у тебя малое, да жена – девчонка. Загнешься вот-вот, на кого им опереться? – Я никого не боюсь! – снова закричал Колька и закашлялся. – Я за правду стою, – с трудом прохрипел он. Петя сидел за столом на лавке, в справной, но не роскошной шубе, в яловых сапогах, задумчиво смотрел на кашляющего Кольку через распахнутую дверь. Потом медленно поднялся, взошел на порог, глянул на мир сквозь мутный стакан с водкой. – Вы уж не серчайте на него, Петр Иваныч, – поспешно подбежав, подобострастно склонился Кузьма. – В горячке он, чахоточный. Сам не понимает, что говорит… – А ведь Николай-то не вовсе не прав, – негромко сказал Петя. Рабочие замерли. – Я бы не так дело повел. Если человека за скотину держать, так он скотом и будет. Уважать надо того, кто трудится, тогда и работа пойдет… По-иному… – Уважать! – ахнул кто-то. – Нет, ты слыхал, Антипка?! Он сказал: уважать! – Худой мужик в рваном полушубке потряс соседа за отвороты вытертого пальто. Тот раздраженно вывернулся, вытянул кадыкастую шею, боясь пропустить хоть слово из сказанного на пороге. Впрочем, Петя, кажется, более говорить не собирался. Да и нужды не было. Мужики возбужденно загомонили все разом, перебивая друг друга. – Да мы за уважение завсегда… с нашим… не сумневайтесь! – Фершала бы сюда трезвого! – Это правда! Детишки к весне мрут, сил нет, я уж с осени двоих схоронил, еще один болен, баба того гляди ума лишится! – Лавку мясную на пост закрыли, а на рыбу в три раза цену подняли! Что ж это за закон такой?! – Штрафы бы списать хоть наполовину! Да хоть на треть! – Десятник, как что не по нему, так сразу – в зубы! Что мы ему – каторжники, что ли? – Надо, чтоб разбирался кто-то, если человеков непонимание промеж вышло… – Выбрали ж комитет, пускай он… – Дак тот комитет инженер на порог не пустил! И Ивану Парфеновичу небось не передал! – Да ты догадай! Кого Иван Парфенович слушать станет: комитет ентот или Печиногу? Догадал? Петя слушал крики с больной улыбкой, которую расходившиеся рабочие попросту не замечали. Когда вопили особенно пронзительно, морщился, словно стреляло в ухе. Толпа росла. Затесавшиеся в толпу крестьяне, легко отличимые от рабочих по виду одежды и окладистым бородам, слушали молча и внимательно. Сами не встревали. Наконец пожилой трезвый и разумный на вид рабочий придумал обратиться напрямую. – Скажите ж нам, Петр Иваныч! Как вы про все это думаете? До сего дня мы полагали, что вы батюшкину линию держите. Одна, так сказать, рука. А нынче что ж? Или народу померещилось? Вы уж разъясните сразу, чтоб нам в помрачение не впасть… |