Онлайн книга «Последний клиент»
|
— Это еще надо хорошенько подумать, кто на ком… — Папина небось? — Бабушкина… — Скворцов нервно вырвал из пачки сигарету и с ожесточением вогнал кнопку прикуривателя в панель. — Что, попа болит? — участливо поинтересовался Грибов. — Угу. А у тебя? — Да нет. Я работу на дом не беру. Дамочка моя ножи точит и в скалку гвозди забивает… — Острием наружу? — Тешу себя, что шляпками. — Сергей вытащил прикуриватель и передал его своему приятелю. — Ну что, браток, погнали? — Куда это? — Ко мне. Ты меня прикроешь от праведного гнева моей половины, а я изолью всю накопившуюся горечь. Для прояснения, как говорится, ситуации. — Так начинай! — Скворцов включил передачу и медленно отчалил. — С шефом я переговорил. Он прикрывает нашу деятельность. Но вот как только зайдет разговор о конфискате, придется выкручиваться. Господа из фонда такой визг поднимут, что и чертям тошно станет. — Да и фиг с ними! Перетопчутся Все бумаги у нас в руках. — Конечно, не подкопаешься, если под себя копать собственной лопатой. — А что, есть противопоказания? — Есть рудокоп. С корочками ФСК. Они всю бодягу сначала замешивать станут. И неизвестно, что у них из всего этого выбродит… — Или кто? — Или… — Есть идеи? — Да вот думаю пока. Как у тебя с раскладом по Розанову? — По факту смерти Гаспаряна назначено служебное расследование в рамках управления по исполнению… — Сейчас, как же! Цирик цирику глаз не выклюет. Ты-то что предпринял? — Своему ироду рапорт на стол. — А он его в ящик! — А куда же? — А знаешь, братец, почему? — Ну-ка? — А потому что не в пример тебе и господину Галкину твой ирод знает фамилию предыдущего управляющего этими любителями дорогостоящих цацок. — И кто же он? — Дружище Мостицкий. Владелец заводов, домов, пароходов… — И что этот Мостицкий? — Как выяснилось, на последнем собрании акционеров он отказался принять программу Розанова, которая предполагала одностороннее увеличение квот по продажам, и снял свою кандидатуру с голосования… — То есть взял самоотвод? — Видать, он хорошо себе представлял разницу между «само» и «громоотводом». — Очевидно, кто-то намекнул ему о возможном печальном исходе подобных инициатив. Вот узнать бы, кто именно? — А посложнее вопроса у тебя не найдется? Например, почему трава зеленая? — А что, и на этот вопрос у тебя ответ есть? — У меня по ботанике в школе твердое «три». Как и по физике… — Ну, допустим, что Мостицкий знал заранее о возможных неприятностях с этими лишними алмазами. Так с какого хрена ему было не предупредить Розанова? — Вот здесь ответ очевиден — ему бы задали вопрос: занимая пост управляющего, чьи интересы вы преследовали? Это раз. Второе: попросили бы рассказать о фазе первоначального накопления капитала, а также об источниках кредитования всех его финансовых мероприятий. А ты прекрасно знаешь, как эта публика любит распространяться о своих успехах на ниве выколачивания денег в абсолютно нищей стране. Мелькают по «ящику» господа картавые, беспрестанно похлопывающие себя ладошкой по карману. Похлопывают и стенают: «Любите нас, любите! А если не полюбите, то все вы антисемиты, фашисты и сволочи…» — А твой приятель Галкин? — А что Галкин? Он тоже не очень спешит ассимилироваться. Вон и девку в жены взял с прибабахом. Да ко всему прочему еще и Инга. — Это он чтоб свою маму не расстраивать… — Допускаю. Хотя всю сознательную жизнь косил под русского. А теперь, возможно, и у него возникли противоречия меж положением титульной нации и внутренним содержанием. — А что Мостицкий? — Да у него одних должностей с полтора десятка. И везде, куда ни сунься, в учредителях. Вот занялся бы, выдернул его и поспрошал… — Куда теперь-то? — Скворцов криво ухмыльнулся. — Направо, под арку, третий подъезд. — Может быть, мне не стоит подниматься? — На съедение хочешь меня оставить? Скворцов заглушил двигатель и вышел из машины. — Только не дол… — начатую фразу за него закончил приглушенный хлопок, и приятель Грибмана как-то безобразно упал в снег у переднего колеса. Сразу за первым последовал второй выстрел — в лицо Сергея ударили осколки лобового стекла. Грибман, резко пригнувшись за панель, вырвал из кармана ПМ и выкатился из машины. Третья пуля ударила в левое плечо: чуть ниже и правей — и прощай, Нинон! Он перевернулся через спину, не спуская глаз с темнеющего входа в подъезд. А еще вчера лампочка горела! И восемь раз подряд нажал на спусковой крючок. Грохот такой, что уши заложило. Сергей, с трудом отыскав точку опоры, поднялся, с жалостью взглянув на расстрелянный пистолет, — перезарядить его было некому: запасная обойма в сейфе, да и левая рука повисла, как мокрая простыня на веревке в безветренную погоду. — Выходи, сука! — срываясь на визг, заорал он. В темноте подъезда что-то стукнуло, послышался какой-то невнятный, тестообразный шлепок, и из дверей, буквально в чем мама родила, выскочила обезумевшая мадам. Полы халата расстегнуты, колени в грязи, и только по гордо вздымающейся груди Грибман узнал в ней свою ненаглядную. — Сережа! — крикнула она. — Там в темноте кто-то… И я упала! — А нехрен бегать по ночам, черти тебя б забодали! — Грибов обошел «Москвич» и склонился над Скворцовым. — Поднимись в квартиру, вызови ментов и «скорую». И Климычу позвони на «трубу». Его номер — первый в моем большом блокноте. — Первый на букву «К»? — Вообще первый, понятно? — Да, — с некоторым сомнением проговорила Нинон. Она отправилась было к подъезду, но тут же замерла. — А как быть с этим?.. Сергей оставил тело Скворцова — теперь о нем позаботится патологоанатом — и, скрипя зубами, доковылял до двери подъезда. За ней темным мешком лежал труп, и под него натекло уже немало кровушки. Сергей ткнул тело носком ботинка — голова трупа откинулась в сторону. — Нинон! Сними с него… — Грибман указал пустым стволом на темный лыжный шлем, натянутый до подбородка. — Ну нет! Не могу! — А как на кухне, курей на газу палить?! Не могу! Давай! Нинон брезгливым движением стянула шлем с головы стрелка, и Сергей, нагнувшись, из оставшихся сил подтянул лицо убитого к свету: — А я тебя знаю, сучья маска! Раньше надо было тобой заняться, старый ты пидор! — Грибман разжал кисть, и голова стрелка звонко стукнула в бетон. — Слушай, Нинон! Сегодня мы с тобой размножаться не будем… А вот грамм триста коньячку я бы выпил… |