Онлайн книга «Убежище 3/9»
|
– Да какой, к черту… дядя? – Кудэр медленно опустился обратно на скамейку. – Что вообще происходит? Неожиданно злость прошла. Вместо нее навалилась усталость – свинцовая, невыносимая, смертельная. – Что происходит – это, Маш, философский вопрос… угощайся, – Алекс уселся рядом, вытащил из кармана пачку «Житана» без фильтра, протянул Кудэру. Тот взял. Закурили. – Эх, Маша, Маша… Растеряша… Маня-Ма-няша… Манья. Знаешь хоть, кто такая Манья? – Кто? – Манья – безобразная старуха с клюкой, – сообщил Алекс. – Она бродит по свету, ища погубленного ею сына… Это, между прочим, не я – это уважаемый Владимир Иванович Даль сказал. Аж в 1881 году. Так то. Кудэр молча уставился в землю. Заметил, что стоптанные, дырявые ботинки у его собеседника надеты не на ту ногу: правый – на левую, а левый – на правую… – Он уже некоторых потихоньку туда перетаскивает, – задумчиво сказал Алекс. – Кто… он? – Ну не Даль же! Наш Мальчик. Кто же еще? – Я не понимаю. Не понимаю. Я совсем… я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Что значит «перетаскивает»? Куда? Что ты знаешь? Объясни. – А волшебное слово? – Алекс мрачно ухмыльнулся. – Пожалуйста. Пожалуйста, объясни мне, – покорно сказал Кудэр. – Объясню, только ты сначала отгадай мою загадку. – Какую еще загадку? – А вот какую: живая живулечка, сидит на живом стулечке, живое мясцо теребит. – Не знаю. – Э-э-э, да ты же даже не подумала, Маша. Ты знаешь, знаешь! Ну? – Нет. Я не знаю. Я сдаюсь. Что это? – Не «что», а «кто», глупая. Это грудной младенчик. Давай другую загадку… – Пожалуйста. Ну не умею я загадки разгадывать. Скажи… скажи мне хоть что-нибудь. – Плохие времена наступают, дорогая моя. Мальчик – ты знаешь, я его не слишком-то люблю… но в чем-то он прав, – так вот, он хочет взять некоторых в Убежище. Тебя вот… Мужика твоего. Ну и нас, конечно. Честно говоря, не думаю, что из этого что-нибудь путное выйдет… Но не исключено. Он уже многому научился – у нас. По крайней мере, трансформировать, – Алекс насмешливо взглянул на Кудэра, – он явно умеет недурно… Отличный нищий из тебя получился. Или – отличная Манья… – Кто такие «вы»? Кто такой Мальчик? – прошептал Кудэр. – Кто мы – это тоже философский вопрос. Мы… Нечистые. В лесу живем – так ведь? А еще в некоторых из вас живем. Ну, по крайней мере, – вылезаем… Ладно, не суть. Неважно. А Мальчик, – Алекс посмотрел Кудэру в глаза своим заплывшим бесцветным глазом, – он ведь сынок твой, Маша… Которого ты нам отдала. Лет уже этак пять назад. Вспоминай, вспоминай, ну? И меня вспоминай. Мы с тобой познакомились – ты еще с животом ходила. Вспоминай, дурочка… Ты теперь можешь. Твое тело теперь как помойка – специальная такая помойка для всяких воспоминаний. Загляни в себя. Тебе совсем недолго осталось… так что нечего время терять. Ну, все. Увидимся. Старик поднялся со скамейки и пошел прочь. Не оборачиваясь, махнул тощей желтой рукой на прощанье. Кудэр устало посмотрел ему вслед. Выбросил окурок на землю, съежился на скамейке, закрыл глаза и наконец заглянул – в себя. С отвращением и любопытством поворошил вонючий, полусгнивший мусор чужого прошлого. – Действительно – помойка… – сказал сам себе тихо. Вспомнил. На даче… * * * …На даче она его видела. Давным-давно. Ну, конечно, – на даче «у черта на рогах». До Звенигорода на электричке. Дальше на автобусе или маршрутке – Дюдьково, Супонево, Ершово, Фуньково… Вот где-то за Фуньково. Остановка – «Пионерлагерь». Трехэтажное грязно-белое здание, огороженное черной решеткой. Большой серый пустырь: горки мусора тут и там, обуглившийся автомобильный остов, вросший в пыль и щебенку искореженными, проржавевшими своими внутренностями. И лес. Большой, хвойно-березовый, бесконечно занудный лес. По этому лесу нужно было идти пешком еще минут сорок: дачный поселок находился прямо в чаще. Просто с десяток убогих бревенчатых домиков на поляне, в кольце мутно-коричневых комариных болот. В одном из этих домиков Маша все лето снимала комнату – когда была беременной. Хозяйка дачи… – как же ее звали? Выглядела молодо… Галина… Галина Сергеевна, точно. Очень следила за собой. Кожа на лице, медицинскими ухищрениями утянутая к ушам, была не по-юношески сухой, но гладкой и без единой морщинки. Умные, суетливые, неопределенного цвета глаза придавали ее лисьему, вытянутому в острый треугольничек лицу выражение потешной любознательности. Ну и, наконец, волосы. Такие прекрасные, густые, длинные. Переливающиеся и блестящие, цвета воронова крыла – это были волосы совсем молодой женщины. Впрочем, реальный возраст Галины Сергеевны – а было ей далеко за шестьдесят – Маша при первой же встрече легко определила по рукам. Руки были старые, мелкоморщинистые, покрытые бурыми пигментными пятнами. Неприятные руки. Кажется, она была какая-то странная. Странная, странная… Что-то такое она однажды сказала… или сделала… Кудэр открыл глаза. Скрутил себе самокрутку, пару раз затянулся. Потом снова зажмурился, через яркий красно-желтый узор на сетчатке вгляделся туда, в свое темное нутро. В чужую жизнь, которую неопрятной грудой бессвязных эпизодов кто-то свалил в его теле-контейнере. Нащупать нужное – возможно, не так уж сложно. Был какой-то дурацкий разговор… Это? – нет, не то… И это – не то… Вот, вот оно! Нужное воспоминание: тяжело переваливаясь с ноги на ногу… * * * …точно ожиревшая утка, Маша вошла на кухню. Убедилась, что дяди Леши там нет: дядя Леша, хозяйкин муж, был психом, и Маша его побаивалась. Медленно опустилась на деревянный икеевский стул. Положила руки на живот. Живот отозвался на прикосновение – напрягся, затвердел, застыл. В последнее время это происходило все чаще. В такие моменты Маше казалось, что у нее под кожей – большой стеклянный шар. Гладкий, твердый. Идеально круглый. Это обозначало, что уже недолго. Недолго осталось ждать. – Ты что-то какая-то бледненькая сегодня, – сказала Галина Сергеевна. – Наверное, давление пониженное, – ответила Маша. – Да, наверное. Давай я тебе кофе сварю? Оно хорошо давление повышает. – Да нет, спасибо. Кофе, я думаю, не стоит. Вредно. – Это почему это вредно? – Ну, от него, во-первых, пульс учащается. А во-вторых… ну, вообще, вредно для малыша. – Чушь это все! – бодро сообщила Галина Сергеевна, снимая с гвоздика над плитой маленькую серебристую турку. – Да нет, врачи говорят… – Не пугайся! – Галина Сергеевна включила кофемолку, и все другие звуки потонули в неистовом реве. |