Книга Бугор, страница 26 – Илья Рясной

— Чума была?

— Победа экономических реформ. Отопление зимой выключили, и людей самолетами эвакуировали. Двадцать килограмм разрешали брать с собой — не больше…

— Жуть, вообще-то…

— Еще какая. На вертолете над поселками летишь и видишь мертвые улицы. Где в домах стекла выбитые, где целые, но нет жизни. Это как земля после биологической войны.

— После экономической войны, — сказал я.

— Да… Военные раньше поддерживали жизнь в поселках, их станции электричество давали. Теперь военных выводят оттуда, да так, что они бронетехнику там прямо бросают — дешевле бросить, чем вывезти… Это действительно чума… Чаю хотите?

— Хочу.

— Как раз горячий.

Он взял чайник «Мулинэкс», стоявший на тумбе, налил в чашку кипятку.

— Заварку сами бросайте. Сахар. Конфеты.

— Спасибо.

— Кстати, мы два опера. На «ты»?

— А как же.

— Так насчет Волоха, — Толкушин отхлебнул чая и кинул в рот кусок сахара. — Конечно, гад первостатейный. Из злости весь спаян. На чем он нарисовался?

— Разбой. Убийство трех человек — хозяев квартиры.

— Мог. Влегкую. По-моему, ему человека убить — что муху. Готовый киллер…

— Куда он потом делся?

— Отбыл срок и убыл в неизвестном направлении. Сам он из Тверской области… Самое интересное, что год назад мы проводили мероприятия. Малину одну накрыли. Он там был.

— Волох?

— Да.

— И что он тебе сказал?

— А ничего. Я его не лично, а на видеозаписи видел. О назвался перед камерой. Паспорт при нем. Одет прилично. Права не качал. Его подержали несколько часов и отпустили.

— И больше не попадался?

— Он в Ногинском районе периодически появляется. У него там приятели по зоне. Но я закидывал крючок — конкретных его делах ничего не известно.

— Тогда чего он там тусуется?

— Он игрок страстный в карты. На катранах время от времени по Москве и по области возникает…

Катраны, объясняю для малограмотных, — это такие пр. тоны для игры в карты. Значит, Волох картежник. Уже ко что, — подумал я и спросил:

— Последний раз он когда возникал?

— Недели три назад.

— Три недели, — повторил я задумчиво.

— Да. Где-то так. Есть еще один момент очень любопытный.

— Какой?

— Кликуху он сменил… Это бывает. Они и фамилии меняют. Им кличку сменить…

— И кто он теперь?

— Богатый.

— Богатый. Интересно… Если нарисуется — свистни, — попросил я.

— Без вопросов. И что с ним делать будешь?

— Упакуем. И будем крутить основательно.

— Но это нелегко. Он никогда и ни в чем не признавался. Ни разу.

— И не надо, — я отхлебнул чай и — поставил чашку. — Спасибо за приют да ласку.

— Давай, — он крепко пожал мне руку.

Следователь Московской городской прокуратуры Гришка Бабин предъявил фототаблицу слегка испуганному, настороженному мужичонке с красными склеротическими веками, какие бывают у алкашей со стажем. На мужичонке был кургузый обуженный пиджачок и потертые джинсы с пузырями на коленях.

— Узнаете кого-нибудь? — спросил Бабин.

— Да, — кивнул мужичонка. — Вот эта морда очень похожа.

— По каким признакам вы его опознали? — спросил следователь.

— Да по каким признакам? Рожа какая-то втянутая. И губа приподнята. На вампира похож из фильма вчерашнего. По РТР шел. Не видели?

— Ближе к делу…

— А. Он это… Неприятный. Ох неприятный. Сволочь, по-моему…

Следователь оформил протокол опознания. Все присутствующие поставили свои подписи. И наконец мы остались с Бабиным вдвоем.

— В точку опознал, — потер я руки.

— Ты сам для себя уверен, что это он? — напряженно осведомился Бабин.

Он был следак из молодых и немного повернутых на этой работе, готов хоть в огонь, хоть в воду. Мы с ним уживались по этому делу прекрасно.

— Он, — кивнул я.

— И где он сейчас?

— Запрос в Тверскую область послали. Прописан там. Но уже два года как не появлялся.

— Жена, дети там не плачут? — спросил следователь.

— С женой разведен. Двое детей есть, но папаше на них плевать…

— И где сейчас может быть?

— В Ногинске его видели. По базе данных РУБОП, он под новой кликухой проходит как связь нескольких авторитетов Москвы.

— Что нам с ним делать? — Бабин положил протокол опознания во второй, прилично растолстевший том уголовного дела.

— Искать. Опускать в камеру. Проводить опознание, уже не по фотографии, а по натуральной морде. И колоть его. Колоть.

— Может, поводить его по городу, связи выявить?

— Я бы не стал рисковать. Он ушлый. Десять раз перепроверится. А срисует наблюдение — и ищи ветра в поле.

— Может быть, — не слишком уверенно сказал Бабин. Наверное, действительно было бы лучше потаскать Волоха по городу. Тем более, говорят, он не колется. И если наружка будет работать хорошо, ничего он не заметит. Но у меня почему-то была уверенность, что брать его надо сразу. На интуитивные сигналы я привык обращать самое серьезное внимание.

— Берем его, — сказал я. — Потом заказчика.

— Заказчика, — задумчиво произнес следователь. — Ох, странная вся эта история.

— Все нормально. Он это.

— Пока не доказано.

— Так давай доказывать.

— А мы что делаем?.. Вот уж заказчика надо обкладывать со всех сторон. Наружка, прослушка, — сказал Бабин.

— Обложим.

— Но главное, нужен Волох. И в ближайшее время.

— Нужен, так будет…

Все воскресенье мы возились с Измайловским вернисажем. Излюбленное место сбыта краденого антиквариата — это так называемые серебряные ряды. Они состоят из бесконечных лотков, на которых можно найти и серебро, и золото, и чугунный утюг начала века. Хочешь — вон тебе археологические экспонаты — какие-то наконечники от стрел, браслеты, изъеденные влагой. Хочешь — старинные фотоаппараты. Большинство вещей было для психов, одержимых манией погружения в прошлое — ржавые игрушки пятидесятилетней давности, трехкопеечные монеты, кружки, чашки — ненужный хлам. Отдельные лотки были с блестящими самоварами, неожиданно взлетевшими лет пять назад в цене. И отдельный ряд — иконы, частью осыпавшиеся, частью отреставрированные, попросту записанные заново. И на треть — ворованные.