Онлайн книга «Максимализмы. Характеры и характеристики. Жизнь №1 и Жизнь №2»
|
Дима Г. (как я недавно узнал, уже покойный) был самым деятельным членом совета кафе. Он пригласил Глеба Горбовского в качестве судьи на конкурс поэтов, а также чтобы тот после вынесения своего приговора почитал собственные стихи. На меня Дима возложил почётную обязанность вручить Горбовскому оговорённый гонорар за труды в виде бутылки водки. Когда Горбовский пришёл с каким-то приятелем и сел за столик, я подошёл и стыдливо поставил перед ним бутылку. Стыдливо потому, что я практически не пил и выпивание целой бутылки водки представлялось мне угнетающей и чрезмерной бесшабашностью. На этом конкурсе я занял второе место. Первое занял Виктор Кривулин, которого я тогда увидел впервые и больше всего поразился не его стихам, а соответствию его фамилии общему виду (у Кривулина из-за перенесённого полиомиелита были исковерканы телодвижения). Поднимаясь на сцену, Кривулин жутко ковылял, раскачиваясь всем телом, – и сострадание нахлынуло на меня, затопив все помыслы о поэтическом соперничестве. Я чувствовал в глубине души, что Горбовский выбрал Кривулина первым заслуженно, ибо Кривулин читал умные, хорошо сделанные стихи, а я прочёл боевой клич под Маяковского «Плоская земля». ПЛОСКАЯ ЗЕМЛЯ Я завтра хочу поехать в Париж! — Надоели города-сухари! А вчера мне друг предложил пари, что я никогда не побываю в Африке на сафари. Он в выигрыше своём был уверен, и почему – я понял, потому что мне выйти за двери тяжелей, чем канадцу махнуть в Японию. Не страшна идеологии чуждой пасть — как не проклясть буржуАзию? Из-за неё я так и не смогу попасть ни в Америку, ни в Малазию! А зачем мне Франция, когда есть Урал, Сибирь, в Карпатах пастушьи свирели. Куда я рвался, чего орал? — ведь живу в большом, привольном вольере. Но одно из счастий в жизни – глазеть, и только обидно, что на моё горе от Колизея мне остаётся кинотеатр Колизей, а от Америки – Американские русские горы. Пусть мне Богом понять не дано, что оседлая жизнь экономит ботинки. Но смотреть на Нью-Йорк в кино, всё равно, что жениться на порнографической картинке. Вопрос о родине я не замял. Наша родина – Земля! Если в космос полетим — вот где космополитизм. Обратная сторона Луны меня злит — мне плевать, что там – море иль кратер — когда я обратную сторону Земли знаю всего лишь по карте! Все старые доводы я расплескал и пришёл к тому, что Земля – плоска! Сидя на месте, как глазами ни шарь, не найти доказательств, что Земля – шар. Когда в сетях границ опутал шею свою, то глобусы, книги – всё надувательство! Кругосветное путешествие — вот округлости доказательство! 1966 После вручения призов Горбовский, уже опустошив бутыль, смачно и со слезой читал свои живые стихи. Не помню, каков был подарок Кривулину за первое место. А мне за второе вручили тяжёлый бронзовый бюст юного Пушкина, сидевшего в состоянии задумчивого вдохновения над листом бумаги. В руке он держал перо, а глаза были устремлены в будущее. Подготавливая к изданию «Тайные записки» Пушкина, я понял, что и это не было случайным. Однако тогда я был недоволен вторым местом, взял Пушкина за голову и небрежно понёс к своему столику. Сексапильная девушка, проходя мимо моего столика, остановилась и сделала мне комплимент по поводу моих стихов и бюста Пушкина. Я усмехнулся и сказал «спасибо». И это тоже было неслучайным, так как у нас с этой девушкой потом завёлся многотомный роман. Почти на каждом поэтическом вечере поэзии на сцену выходил пьяненький поэт Овчинников и читал одно и то же стихотворение, которое кончалось так: Газеты! Газеты! Газеты! Несите газеты в клозеты! Тогда такой призыв звучал зело антисоветски, и всякий раз после этих строчек по кафе проходил гул – все думали, что сейчас его заметут люди в штатском. Но его не заметали, он исправно появлялся на следующем поэтическом вечере и так же зычно читал тот же крамольный стих. Однажды Дима предложил съездить в Комарово к Ахматовой. Я тогда даже не шибко представлял, что она ещё жива и не понимал, как это взять и приехать без приглашения, но я решил довериться Диме. Он говорил, что к Ахматовой ездят многие поэты. Он, наверно, имел в виду Бродского и его окружение. Но я тогда ничего не знал ни о Бродском ни уж тем более о его окружении. Однако именно в то время Ахматова заболела и вскоре умерла. Так что всё к лучшему, а то бы пришлось не только с Кривулиным, но и с Бродским конкурировать. Я, будучи членом совета кафе, имел список адресов всех музыкальных групп, которые выступали в Ровеснике, и это позволяло мне без особых усилий делать мелкие деньги. На нашем потоке учился поляк Анджей Д. Всякий раз, когда он ездил в Польшу, он привозил с собой бас-гитару фирмы Лотос. Причём всегда бас и всегда фирмы Лотос. То ли в Польше другие гитары не изготавливались, то ли эта фирма была ужасно хороша, то ли Анджей к складу гитар пристроился. Я садился на телефон и названивал участникам этих групп и предлагал купить гитару. Так как в России тогда ничего электро-гитарного не продавалось, то польская гитара считалась ценностью и дефицитом, и у меня её быстро покупали. Я на каждой гитаре делал с Анджеем рублей двадцать-тридцать, на которые можно было купить немало книг. В Ровесник я часто брал с собой свою одно время постоянную любовницу В. Она была старше меня года на три-четыре и являлась женщиной весьма яркой, иногда на уровне вульгарности. Стройная и высокая, с большим губастым ртом, белыми крупными зубами и маленьким носиком, с высокими скулами, она любила приклеивать ресницы к своим зелёным раскосым глазам и мужики не могли оторвать от неё глаз. Но джайв танцевать она не умела, как и я. Она больше специализировалась на медленных танцах. Подобно мне. У нас на потоке читали лекции два молодых кандидата наук. Оба красивые, высокие, лет под тридцать или чуть за. Один с ухоженной бородкой и напористый, второй безбородый, бледнолицый и с тонкими чертами лица. Оба преподавали на одной и той же кафедре что-то электронно-математическое. Оба были холостыми и о них ходили слухи, что они встречаются с юными и красивыми балеринами. Однажды они пришли на музыкальный вечер в Ровесник. Я видел, как эти два кандидата, читающие нам лекции, теперь оказались в роли студентов, уважительно здоровались со мной и пускали слюни на мою бабу. Когда я вышел в туалет, я знал, что они обязательно к ней подойдут – так жадно они ели её глазами. И действительно, возвратившись, я увидел В., разговаривающую в холле с моими двумя кандидатами. Я не ощутил ревности, а лишь гордость, что я, студент, имею бабу, которую жаждут мои преподаватели. Я почему-то не опасался, что они отобьют у меня В. Во всяком случае я регулярно встречался с ней ещё долго, а с ними, быть может, она и переспала разок-другой, я её не спрашивал. |