Онлайн книга «Спутники. Санитарный поезд»
|
– Ну? – спросил Данилов. – Побывала дома? – Побывала, – ответила она и улыбнулась ликующе. У него не хватило духа бранить ее. – Все в порядке? – спросил он. – Ничего, живут, – сейчас же пошла сыпать Васька, разматывая платок. – Живут в землянке, но ничего… Яблуков дали. От папы письмо пришло, кланяются, в партизанах были они… Лене интересно было наблюдать, как барахтается Низвецкий. То он переставал ходить через ее вагон, то бегал целый день взад и вперед. То не смотрел, то она опять ловила его грустный и испуганный взгляд… В общем, все обстояло так, как она хотела. Она равнодушно занималась своими делами. Она раньше всех прибрала в своем вагоне после груженого рейса. Освободившись, она пришла в вагон команды, вынула из сундучка рубашку и чулки, починила. Потом написала еще одно письмо. Писать было трудно: уже все слова сотни раз написаны и произнесены. Оставался этот жар сердца, о котором она не умела написать. Лена скинула туфли, легла на свою койку, открыла книгу, которую взяла в поездной библиотечке: стихи Лермонтова. «Они любили друг друга так долго и нежно», – прочла она. И смерть пришла: наступило за гробом свиданье… Но в мире новом друг друга они не узнали. Значит, не любили друг друга, вот и все. За перегородкой неторопливо беседовали старики: Сухоедов, Кострицын и Протасов. Они сидели в ряд, как на завалинке; напротив лежал больной Низвецкий, пергаментно-желтый, с ввалившимися глазами в почерневших глазницах. – Вот и у меня, – говорил, будто журчал, Протасов, – суставы пухнут, видишь, пальцы в узлах. А жилы. Ты посмотри. Это что за жилы, с такими жилами нешто жизнь? – Почему не жизнь? – спросил Сухоедов. – Можно и с такими. Склероз, стариковское дело. Пей заместо водки йод, до ста лет проживешь. – Нет, – вздохнул Протасов. – Труды наши кончаются, как только наладятся дела после войны – выхожу на пенсию, и баста. – Тебе хорошо, – сказал Кострицын. – Оба сына целы, будешь дедом жить на покое. А мой пришел без руки, а у невестки четверо душ, подними-ка всех. Тихо простонал Низвецкий. – Подлюга какая болезнь, – сказал Кострицын. – Такая стерва болезнь хуже бомбы… Лена гадала по книге Лермонтова. Она зажмурила глаза, наугад раскрыла книгу, нащупала строчку: На что нам знать твои мечты? Не для того пред нами ты! Не подходит. Во второй раз получилось: Забыть? – забвенья не дал Бог: Да он и не взял бы забвенья!.. Совсем не то, что ей нужно. Поезд пришел в Б. Лена пошла на вокзал – опустить письма и подышать воздухом. Она продолжала писать на тот адрес, который сообщил ей муж вскоре после начала войны. Вокзал был разбит. Здания без крыш и окон. Кругом скелеты зданий. Все серо, неприютно. Ни зима, ни осень, моросит, под ногами бурое месиво… Лена шла, засунув руки в карманы шинели, сдвинув ушанку на затылок. Подошел воинский эшелон. Красноармейцы высыпали из теплушек, наводнили платформы. «С нами, девушка?» – на бегу крикнул Лене один румяный, широколицый. Лена улыбнулась ему. Он, не останавливаясь, оскалил белые зубы, пробежал… – Даня!! Он шел в потоке гимнастерок и не слышал ее крика. Она узнала его издалека и крикнула издалека. Как она узнала? Она никогда раньше не видела его в шинели и ушанке. Лицо у него огрубело и потемнело. Походка была как у сотен других, шедших рядом. Все равно, она узнала его сразу, едва ее взгляд упал на него. – Даня, Даня… От счастья она смеялась тихим смехом. Он подошел, она протянула руки… Он взял ее руку, пожал. Кругом были люди, ей было совестно целовать его при людях… Неужели она все-таки отвыкла от него? Она обняла его голову и поцеловала. – Ты здесь! – сказал он. – Да! – ответила она, задыхаясь, близко и лучезарно глядя ему в глаза. – Ты жив. – Я жив, – ответил он. – Это довольно крупная удача, принимая во внимание, в каких переплетах пришлось побывать… Сержант, – он кивнул на ее погоны, – скажи, пожалуйста… – Вон мой поезд, – сказала она. – Да? – сказал он. – А мы на Варшаву. Будем брать Варшаву. Как вообще твои дела? Ты похудела… – Даня, – сказала она, – я не хочу говорить, мне хочется смотреть и слушать… Смотри на меня. Почему ты не писал? – Как не писал? – сказал он. – Я писал. Вероятно, не доставили. – Он помолчал, озабоченно глядя на нее. – Как мы встретились, Леночка… – Ты живой! – сказала она и погладила ладонью его лицо. Он слегка отодвинулся: – Не надо, Ленок. Она ничего не замечала. Счастье сделало ее слепой. – Я смеюсь, знаешь, почему я смеюсь? Я не знаю, почему я смеюсь… Милый, смотри, все побежали, разве уже сейчас? – Да, сейчас, – пробормотал он и зашагал к поезду, она рядом с ним. – Досадно, не успел набрать кипятку. У нас времянка, но набрать проще… – Я только что отправила тебе письмо, – сказала она и не отводила глаз от его лица. – Лучше бы я тебе отдала. Ты получаешь? – Нет, – сказал он. – То есть, конечно, получаю. Сейчас я, собственно, даже не знаю, как ко мне писать… Они стояли около теплушки. Два офицера стояли в открытой двери, курили и смотрели на них сверху. – Я люблю тебя! – громко сказала Лена, обняла его и потянулась поцеловать. – Ленка! – сказал он. – Я не хочу обманывать. – Он взял ее за локти, виновато пожал. – Прости меня. Так случилось, знаешь… Я женат. Она смотрела на него. Она не поняла, что он сказал. Кто кого обманывает? Что простить? Он женат? Конечно, он женат, она его жена… – Так вышло, – продолжал он вполголоса. – Такая нам, видно, судьба-планида… – Он неловко улыбнулся. – Я встретился с одной женщиной. Не обвиняй меня, Леночка, эти вещи делаются помимо нашей воли, ты знаешь… С одними война разлучает, с другими сближает… Конечно, комнату и прочее ты забирай себе, – прибавил он скороговоркой, брезгливо сморщившись. Какие вещи? Почему забирать комнату? Он думает, что его убьют?.. – Прости, – повторил он, опуская глаза под ее взглядом. Вдруг она поняла. У нее опустились плечи. Он говорил, запинаясь: – Я много думал: почему так получилось?.. Не знаю. Может быть, мы слишком быстро пришли друг к другу. Слишком внезапно… Был угар. И когда мы разлучились, он прошел… – У меня не прошел, – сказала она серыми губами. Он не расслышал слов, но угадал их смысл – по ее глазам, по движению ее головы. |