Книга Мальчик и Тьма, страница 38 – Сергей Лукьяненко

Рукоять слегка дрогнула под пальцами. Словно меч просился на волю. Только зачем он мне сейчас? Чтобы сложить камни поудобнее, перерубить мечом замок и выбраться наружу?

Я даже засмеялся, сообразив, что это и есть первое испытание. Тоже мне страх. Если бы я боялся не вернуться, я ушел бы давным-давно. Еще из башни Летящих, где мне открылась Потаенная дверь.

Закрепив ножны на поясе и тихонько что-то насвистывая, я пошел по коридору. Здесь было темнее, потому что факелы горели куда реже, но видно было, что никаких ответвлений от коридора нет.

Коридор привел в комнату со стеклянной стеной. За стеной, освещенная настольной лампой, была моя комната. За столом сидела мама.

– Это вранье, – сказал я сам себе. – Это испытание. Это неправда.

Мама меня не слышала. И не видела, для нее стекло было обычной стеной, оклеенной обоями. Она не плакала, и лицо у нее было спокойное. Она перелистывала лежащий на столе альбом с фотокарточками. Наверное, посмотрела в очередной раз, а теперь сидит и не знает, что ей делать…

И я вдруг понял: то, что показывает мне Меч, – правда. Мама именно так и сидит… или сидела после того, как я исчез.

Я могу разбить стекло. И вернуться.

– Почему ты не могла так раньше… – бессвязно прошептал я. – Мам, почему ты замечала меня, лишь когда я болел… или теперь, когда пропал…

Мама продолжала сидеть. И я вдруг понял, что правда кончилась. Сейчас передо мной просто застывшая картинка, фотография. Моя мама давно бы уже встала и пошла звонить подруге или готовить что-нибудь на кухне. Ее жизнь не остановится, если я исчезну.

Но от этого почему-то страх лишь вырос. И я потянулся к Мечу – разбить стеклянную стену, вбежать в комнату, к маме…

Стать не Крылатым, а просто мальчиком Данькой из седьмого класса. Мне даже стало смешно. И я не коснулся Меча.

– Знаешь, – прошептал я, глядя сквозь стекло, – это раньше я боялся, что ты меня разлюбишь или умрешь. А теперь понял: в жизни все по-другому. Я бы все равно стал взрослым, только позже. И понял, что жить надо самому. Я, наверное, плохой. Только так получилось, что я быстро вырос. Мам, подожди, я еще вернусь.

Стекло стало мутнеть – передо мной оказалась просто каменная стена. И узкий темный проход, в конце которого слабо горел свет. Я сделал несколько шагов во тьму.

Было очень тихо. Коридор впереди казался нескончаемо длинным и темным. Не выдержав, я взял Меч в руки и вошел во тьму. Клинок был холодным даже сквозь кожаные ножны.

– Темнота – это ерунда, – громко сказал я. – Это не страшно. И то, что я уже не маленький, – тоже. Ерунда…

– Тебе теперь все ерунда, сынок, – послышалось впереди. И я замер.

– Папа? – Слова почему-то давались с трудом.

– Да, – прозвучало из темноты. – Удивительно, что ты меня не забыл. Мать ты предал очень даже просто.

– Это ты ее предал, – прошептал я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

– Я не предавал, Даня. Это была наша жизнь. Взрослая. И тебе ее не понять.

– Ты не можешь здесь быть, – сказал я и протянул руку. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и теплое. Папа всегда любил костюмы из тонкой шерсти, он только их и носил. Но я отдернул пальцы, словно коснулся змеи.

– Почему не могу? Мне все объяснили. Я даже знаю, что ты здесь делаешь. Тебе хочется поиграть в войну, сынок?

– Нет, – прошептал я.

– Хочется. Ты всегда таким был. Тебе нравилось все ломать и рушить с самого детства. Убегал из дома… лгал мне. Сколько я тебя ни наказывал, это не помогало.

Я отступил на шаг. А папа продолжал:

– Хочешь знать, почему мы с мамой разошлись?

– Нет! – крикнул я. Но отец не слушал:

– Из-за тебя, Данька. Мать не захотела воспитать из тебя нормального интеллигентного человека. Она потакала всем твоим капризам. Она делала из тебя подлеца. Вот и добилась своего.

– Уходи! – крикнул я, прижимаясь спиной к стене. – Уходи! Это все неправда!

– Правда. Ты же сам об этом думал, когда я ушел от вас. А теперь готов прогнать еще раз.

Я молчал.

– Проблемы со слухом? – почти ласково спросил папа. – Ничего, беседа у нас будет долгой. Может быть, еще не поздно сделать из тебя человека. Я попробую. Все-таки ты мой сын. Я должен попытаться… Подойди ко мне.

– Ты знаешь, что у меня в руках?

– Догадываюсь, Даня. Но ты ничего не сделаешь. Я же твой отец.

– Ты не он. Ты – самое плохое, что я о нем думаю.

– Не смеши меня, сынок. Ты помнишь, что я тебе всегда говорил: проступок подлежит наказанию? Ты слишком многое натворил, и если я сейчас тебя не остановлю…

– Выйди на свет, папа, – сказал я и вдруг почувствовал, как исчезает страх. Отец замолчал.

– Ты боишься, папа? – спросил я. – Боишься? Чего? Света или того, что я уже не помню твоего лица?

– Не пререкайся! – крикнула темнота. Но теперь страх был в ее голосе.

– Ты помнишь, как наказывал меня, папа? Всегда по вечерам, чтобы у меня была ночь на размышления. А может, ты просто чувствовал себя сильнее и справедливее – в темноте? Что ты молчишь, папа?

Я уже шел по коридору, и за спиной был свет. Вслед мне звучало что-то неразборчивое про маму, и про то, что я во всем виноват, и про то, что я маленький фашист и убийца, который хочет побыстрее стать взрослым негодяем. Но я уже вышел из коридора. В комнату, где было светло и откуда вел еще один коридор – широкий, нестрашный. Спиной ко мне, вглядываясь в коридор, стоял Лэн. В руках у него был Настоящий меч в ножнах. Я даже посмотрел на свои руки – но и в них был тот же Меч.

– Ты настоящий или просто испытание? – спросил я. Лэн мгновенно развернулся, и мне стало не по себе.

Лэн, кажется, был настоящим. Испуганный взгляд, волосы взлохмачены. И смотрел он на меня так же, как я на него: «Ты настоящий или нет?»

– Ты… ты Данька? – осторожно спросил Лэн.

– А ты Лэн?

Мы глупо смотрели друг на друга, потом Лэн неуверенно улыбнулся. Сказал:

– Я-то настоящий.

– А откуда ты здесь взялся? – подозрительно спросил я.

– Оттуда же, – скосил вверх глаза Лэн. – Если Настоящий меч может служить сразу многим… – Он не закончил.

– Здорово, – признался я. – Мне и в голову не пришло.

– А ты уже чего-нибудь испугался? – спросил Лэн.