Онлайн книга «Эй, вы, евреи, мацу купили?»
|
– Выдавали бы комсомольские путевки, – Гриша аж привстал. – Выдавали. В сорок восьмом году Сталин откомандировал группу офицеров в Израиль. Ну, хорошо, вернемся к первым вашим шагам. Вы отдали в ОВИР свое заявление, справки с места жительства, из военкомата, характеристику с места работы, квитанцию из банка об уплате первого взноса за визу и, наконец, вызов из Израиля. Я ничего не упустил? Итак, на вас заводят ДОПР – Дело оперативной проверки. Как говорится, в России дело чтоб начать, нужна бумага и печать. Проверили. Настал черед за МВД – не их ли вы агент, были или нет судимы. – Между прочим, – поднял руку Щаранский, – мне в Минске рассказывал Давидович, что делается «агентурно-оперативная установка»: собирают сведения о близких родственниках, опрашивают соседей, сослуживцев. – Возможно, – согласился Альбрехт. – Наконец материалы собраны. О вас известно как будто все. Конец? Фиг с два. Теперь за вас берется КГБ. Действительно ли родственники за границей? Пригоден или нет к вербовке? Последнюю точку поставит выездная комиссия ЦК партии. Я вас не утомил? – Ты нас обра-а-адовал, – по-скоморошьи замахал руками Гриша Розенштейн. – Условия отъезда, Гриша, – улыбнулся Альбрехт, – это не только сам отъезд, но и прмер для назидания другим. Есть подозрение, что примерно у каждого сотого летевшего мужчины в деле лежит обещание сотрудничать. Но это пустяк. Они уехали в свободный мир, и никто их не заставит… Разумеется, бумажка – это простая проверка перед расставанием. Главное – вы поддаетесь вербовке. – Стоп! Стоп, тезка! – поднялся Слепак. – Мысль твоя, что нами манипулируют, меня коробит. Я сам решаю свою судьбу. Мне надоело здесь, и я хочу уехать. Таких большинство. – Верно, – сказал Лернер. – При выезде сотен тысяч людей вступает закон больших чисел. – Наверное это так, – кивнул Альбрехт. – Но между прочим, военкоматы умудряются свести к минимуму призыв одноногих и долгожителей старше ста лет. Когда человеческая масса фармируется не стихийно, а подчинена отбору с самого начала, закон больших чисел уже не столь неумолим. Уже необязательно ограничиваться репрессиями диссидента, можно заставить его уехать в Израиль. И потом, выезжая легально, сохраняем связь с теми, кто остался в Союзе. И смываются грани. – Вопросов целая торба. Но что с тебя возьмешь, если все это твои домыслы, – сказал Абрамович. – Да, мои домыслы, – улыбнулся Альбрехт. – На евреях оттачивается инстинкт власти. В этом наша заслуга перед Россией, – сказал Левич. – Заслуга перед нашим народом, – сказал Лернер, – если завтра наденем желтые звезды и соберемся на митинг у здания ЦК КПСС. – Жаль, Лунца нет. Он бы у своего знакомого чекиста, будут нас арестовывать или нет. – Брать теплое белье с собой не нужно, – усмехнулся Слепак. – Наша работа – садиться на пятнадцать суток. Вышел, отдохнул и – снова посадка… На митинг у ЦК КПСС собралось полсотни отказников. Ледяной ветер. – Не разбегаться, – сказал Слепак «сиротам алии». – Замерзли, – Андурский потирал уши. – Ну, и куда вы? – Пирожки купим и вернемся. – Ну, кто ж митингует с пирожками? Здесь полно западных корреспондентов. – А мы по дороге съедим. Пока «сироты алии» бегали за пирожками, милиция арестовала на Старой площади тридцать человек и увезла их в автобусе. – Опоздали, – развел руками Семен Андурский. По его лицу не видно было, что он расстроился. Январь 1977-го. Полдень. Из парадной двери синагоги по заснеженной лестнице сыпанули старики с талитами и молитвенниками под мышкой. Напротив синагоги вокруг дуба сугробы трамбовали отказники. Для многих активистов вчера закончились пятнадцать суток ареста за митинг на Старой площади с желтыми звездами на рукавах. Отсидели свое инженеры из Минска, Киева, Вильнюса, Тбилиси, Кишинева. А сегодня они здесь. Горка напоминала пересыльный пункт. – Привет, Брайловский, – окликнул Слепак. – Классно выглядишь. – Штаны спадают. – Пятнадцать суток пошли на пользу. – Чего не скажешь о тебе, – улыбнулся Брайловский. – Ты и в тюрьме курил? – Но ведь, Витя. – запыхтел трубкой Слепак, – Дзержинский в тюрьме тоже курил. – Так ты сравниваешь себя с Дзержинским? Американские туристы шли с дарами: фотоаппараты, магнитофоны, джинсы. Щаранский размахивал большим конвертом, как флагом. – Джимми Картер солидарен с нами! – Ты уверен? – Я уверен, что он наш друг. Борьба за еврейские голоса в Америке. – Джимми Картер кандидат в президенты Америки. – Значит, мы что-то значим для Америки! – Телеграмма от Картера! Лева отыскал «сирот алии» Семена Андурского и Гарика Авигдорова. – Кто со мной на Первомайскую в мастерскую ремонта шахматных часов? – Я по субботам никуда не езжу, – сказал Семен. – А сюда? – Сюда можно. Ты коэн, твою мать. Ты должен нас благословлять в синагоге, а не ездить по ремонтным мастерским. – Общественная нагрузка. – Подписывайте письмо в защиту Бегуна, – к ним подошел Файн. – Иосифа не освободили? – Нет. Четко пишите свое имя. – Адрес указывать? – Не надо, вас и так найдут. На горку поднялись чета Розенштейнов. – Коэн, почему ты по субботам ходишь с портфелем? – Гриша, это в последний раз. – В последний раз в эту субботу. – Гриша, как было в тюрьме? – спросил Лева. – Расскажи мешореру, – сказала Наташа. – А ты, – он улыбнулся, – только правду пишешь? – Стараюсь. – Ты знаешь, в камере было уйма интересных людей. Мой сосед по нарам отсидел восемнадцать лет и эти пятнадцать суток ему дали за пьяный дебош. Он их принимал, как каникулы после года вольнонаемного труда на заводе. – Ты на митинге ожидал ареста? – Нет, я надеялся, что минует нас чаша сия. – Ну, ладно-ладно, – вздохнула Наташа. – расскажи мешореру. Что вы там ели. – Нас кормили на 38 копеек в сутки. 450 граммов хлеба. Хлеб специальный из Бутырки. Бывал рыбный суп. Вполне густой. Если со дна. Еще на обед полуторасуточные щи из капусты и на второе капуста ярко-красная. – А о чем говорили в камере? – Обычно про женщин и еще о нацменьшинствах. – Тебя-то как? |